Книга судьбы

Паринуш Сание

– Позволь, я помогу тебе раздеться, и ты ляжешь, – предложила я.

– Нет, – сказал он, – сначала ванну.

– Да, ты прав. Смой с себя грязь и горе, и ты уснешь спокойно. К счастью, нагреватель работает с самого утра, горячей воды много.

Я помогла ему раздеться. От слабости он едва стоял на ногах. Я снимала с него пиджак, рубашку, штаны, и он становился все меньше, чуть ли не исчезал под моими руками. Раздетый, он был страшен: пустая, незаполненная плотью кожа, обвисла на костях. Вся в шрамах. Я усадила его на стул и

стащила носки. И увидела нежную, подживающую кожу, стопы странные, не такие, как должны быть – и не выдержала, припала к его ногам, уронила голову ему на колени и снова заплакала. Что с ним сделали? Станет он ли снова нормальным, здоровым человеком?

Я выкупала мужа, помогла надеть нижнюю рубашку, шорты, а сверху пижаму – все это я закупила в разгар своих надежд на скорое его освобождение. Все было чересчур велико, но хотя бы не так обвисало, как костюм.

Он осторожно опустился на постель. Все делал медленно, как будто наслаждаясь каждым мгновением. Я накрыла его простыней и одеялом, он опустил голову на подушку, прикрыл глаза и глубоко вздохнул:

– Неужели я буду спать в своей постели? Столько лет я мечтал об этой постели, об этом доме, этой минуте. Не могу поверить, что все сбылось. Какое наслаждение!

Мальчики следили за ним, ловили каждое движение – с любовью, восторгом и вместе с тем настороженно. Он подозвал их. Они сели подле кровати и между ними завязался разговор. Я вскипятила чай и послала Сиамака в магазин на углу за сладостями и сухарями. Выжала свежий апельсиновый сок и разогрела остатки супа. Я все время приносила ему что-то еще поесть, пока он не рассмеялся и не остановил меня:

– Дорогая, довольно! Мне нельзя столько есть. Я отвык. Нужно есть понемногу.

Час спустя приехала мать Хамида с его сестрами. Мать чуть с ума не сошла от радости. Она порхала вокруг сына, словно бабочка, мешала нежные слова с неиссякаемыми потоками слез. У Хамида не хватало сил даже отереть собственные слезы, и он просил:

– Мама, перестань! Успокойся, ради Аллаха!

Но она осыпала поцелуями его всего, от головы до ног, и бессвязные слова сменились рыданиями. Измученная, она привалилась к стене, сползла на пол. Глаза ее затуманились, волосы беспорядочно рассыпались по плечам. Она страшно побледнела и дышала с трудом.

Манижэ обеими руками вцепилась в мать и крикнула:

– Горячей воды и сахара! Скорее!

Я метнулась на кухню и принесла стакан горячей воды с сахаром, стала по ложечке вливать ей в рот, а Манижэ плеснула матери в лицо холодной водой. Та содрогнулась всем телом и громко заплакала. Я оглянулась в поисках мальчиков. Они стояли за дверью и тоже плакали, глядя то на отца, то на бабушку.

Понемногу общее волнение улеглось. Мать Хамида так и не удалось увести из спальни, но она хотя бы обещала больше не плакать. Придвинув к изножью постели стул, она сидела, приклеившись взглядом к сыну Почти не шевелилась, только слезы порой утирала со щек.

Отец

Хамида вышел в холл и сел рядом с Биби, которая шепотом читала молитвы. Он вытянул ноги и устало прислонился головой к валику. Конечно же, он весь день метался, словно в лихорадке. Я принесла ему чаю, коснулась рукой его руки и сказала:

– Спасибо вам. Вы столько сегодня сделали – вы, должно быть, устали.

– Ну, потрудился-то я не зря – если бы все наши усилия приносили такой результат! – усмехнулся он.

Донесся голос Мансуре, уговаривавшей мать:

– Ради Бога, матушка, перестань. Ты же радоваться должна – что же ты все время плачешь?

– Девочка моя, я счастлива. Ты себе даже представить не можешь, как я счастлива. Никогда не думала, что доживу и увижу моего единственного сына – снова дома.

– Так почему ты плачешь, неужели хочешь разбить ему сердце?

– Посмотри, что эти палачи сделали с моим ребенком! – простонала мать Хамида. – Погляди, какой он худой и слабый! Как он состарился! – И она добавила, обращаясь к Хамиду: – О, пусть Аллах возьмет мою жизнь вместо твоей! Они тебя мучили? Тебя избивали?

– Нет, мама, – в замешательстве ответил Хамид, – только еда мне была не вкусу. А сейчас я простудился, и температура поднялась, вот и все.

Посреди этого хаоса позвонила и моя мать, которая несколько дней ничего от меня не слышала и хотела знать, как мы. Услышав, что Хамид вернулся, она ахнула – и не прошло и получаса, как они явились в полном составе с цветами и сладостями. Матушка и Фаати расплакались при виде Хамида, Махмуд, словно забыв все, что между нами произошло, расцеловал Хамида в обе щеки, обнял мальчиков, бодро всех поздравил и принялся распоряжаться:

– Этерам-Садат, приготовь поднос с угощением, вскипяти побольше воды, – скомандовал он. – Гостей соберется немало. Али, открой дверь в гостиную, расставь стулья, придвинь боковые столики. Кто-нибудь – разложите по тарелкам сладости и фрукты.

– Мы никого не звали, – в испуге остановила его я. – Мы даже никого еще не известили.

– И надобности нет никого извещать, – усмехнулся Махмуд. – Список освобожденных был опубликован. Все прочтут – и все скоро придут к вам.

Я догадалась, что он опять что-то затевает, и сердито сказала ему:

– Послушай меня, брат: Хамид болен, ему нужно отдохнуть. Ты сам видишь – у него температура, он и дышит-то с трудом. Не вздумай никого сюда приводить.

– Я-то не стану, люди сами придут.

– Я никого не впущу в дом! – сорвалась я. – Предупреждаю заранее, и пусть потом не обижаются!

Махмуд сдулся, словно проткнутый шарик. Стоял и беспомощно таращился на меня. А потом вдруг что-то сообразил и сказал:

– Ты что, даже врача не позовешь осмотреть больного?

– Конечно, позову. Но сегодня праздник. Где я сейчас найду врача?

– У меня есть знакомый, – сказал он. – Я позвоню ему и попрошу прийти.