Книга судьбы
Шрифт:
Лизбет глядит на меня, и в ее широко раскрытых глазах уже готова появиться мольба о прощении.
— Уэс, прежде чем вы скажете что-нибудь… — жалобным тоном говорит она.
— Вы нас записывали?
— Это не то, о чем вы поду…
— Как давно вы нас пишете?
— Это не для того, чтобы заполучить улики против вас, — просто чтобы не запутаться самой…
— Я спросил вас не об этом.
— Послушайте, Уэс… вы… вы знали, что я намерена написать статью. Мы же договорились об этом.
— Как давно?
—
— Черт бы вас побрал, Лизбет! Как давно вы нас пишете, мать вашу?
Она внимательно смотрит на меня, а потом отворачивается, намереваясь избежать конфликта. Стоя ко мне спиной, она не сводит глаз с мерно вздымающихся волн Мексиканского залива.
— С того момента, как вы пришли ко мне сегодня утром, — шепотом признается она.
— Включая наш разговор в вертолете во время полета сюда?
Она замирает, сообразив наконец, к чему я веду. У каждого репортера есть черта, которую он клянется себе никогда не переступать. Судя по выражению ее лица, которое я успеваю разглядеть, хотя она и отвернулась от меня, Лизбет только что разбежалась и перепрыгнула через эту черту.
— Я бы никогда не позволила себе использовать эту запись, Уэс.
У меня подгибаются ноги — очевидно, вес моего тела слишком тяжел для них.
— Вы же знаете, что это правда, верно? — спрашивает она, намереваясь положить мне руку на плечо.
Я отшатываюсь от нее, и тут по жилам у меня прокатывается волна адреналина, отчего кажется, что по коже бегут мурашки. Я с такой силой стискиваю зубы, что ощущаю на губах настоящую, а не фантомную, боль.
— Дайте мне магнитофон, — чужим голосом говорю я.
Она не шевелится.
— Дайте мне этот проклятый магнитофон!
Неловкими пальцами она вынимает его из сумочки и бросает на меня взгляд, который говорит: «Вам необязательно делать это». Но я больше не верю ей. Выхватив магнитофон у нее из рук, я направляюсь к выходу на палубу.
— Уэс, я знаю, вы не верите мне, но я не собиралась использовать эту за…
— Ни слова больше! — взрываюсь я, повернувшись и тыча в нее пальцем. — Вы прекрасно знали, что делаете! Вы прекрасно знали!
Распахнув дверь плечом, я широким шагом иду на корму. Подойдя к поручням, швыряю магнитофон в воду, разворачиваюсь и возвращаюсь к вертолету.
— Все в порядке? — спрашивает Томмазо, придерживая дверь вертолета, чтобы мы могли забраться внутрь.
— Все отлично, — коротко отвечаю я. — Увозите нас отсюда к чертовой матери!
Глава шестьдесят девятая
Сидя по-турецки на покрытом линолеумом полу в окружении громоздящихся друг на друге архивных коробок, Рого перелистывал страницы четвертой по счету папки-скоросшивателя за последние пятнадцать минут.
— Что такое «ПиП»?
— «ПиП» для чего? — спросил Дрейдель, сидевший на краешке деревянного стула и читавший одну из папок Бойла.
—
— «Показатели и предупреждения».Или, как выражался генерал Бакош, слухи и сплетни вперемешку с предупреждающими признаками, которые наша разведка собирает в отношении конкретных угроз, — пояснил Дрейдель. — А почему ты спрашиваешь? Или это то, что… — Оглянувшись на ассистента, он понизил голос до шепота. — Это то, что заказывал Бойл? Различные виды «ПиП»?
— Это настолько плохо?
— Не то чтобы плохо — просто показатели и предупреждения, как правило, содержатся в ПЕДБ.
— Ага, понятно — в президентском ежедневном брифинге. Это тот самый отчет, о котором ты рассказывал и который агент ЦРУ носит в чемоданчике, пристегнутом цепочкой к запястью?
— И то самое место, в котором принимались решения о выплате вознаграждения Римлянину, — добавил Дрейдель. — Не забывай, еще за год до покушения Римлянину отказали в получении очень крупной суммы денег за горячую информацию о террористах в Судане. Учитывая, что они были достаточно умны, чтобы их не заметили вместе в одном и том же месте, мы с уверенностью можем предположить, кто из них использовал Судан в качестве последней — и единственной — известной нам базы.
— Что-то я не очень понимаю, к чему ты клонишь.
— Троица — Римлянин, Михей, О'Ши — являются представителями Секретной службы, ЦРУ и ФБР. И когда они объединяются, то даже страшно представить, к какому объему информации получают доступ.
— Я понимаю, как они действуют… но провернуть все это… без обид, но… Неужели только ради того, чтобы получить шесть миллионов долларов?
— А почему ты думаешь, что они проделали такую штуку только один раз? Откуда нам знать: может быть, получив одно вознаграждение, они через несколько месяцев возвращались за следующим? А если они увеличивали сумму, то к тому времени, когда они решили бы сойти со сцены, шесть миллионов могли запросто превратиться в десять миллионов либо даже семьдесят или восемьдесят. Неплохой годовой заработок на вечных страхах Америки.
— Так ты думаешь, что?..
— Не зацикливайся на них— лучше подумай о том, кто еще мог иметь доступ к той же информации. Я хочу сказать, что мы живем не в вакууме. Чтобы запросить вознаграждение в размере шести миллионов долларов, они наверняка должны были знать о том, что произойдет нечто из ряда вон выходящее. А что, если не они одни знали об этом?
— Ты полагаешь, об этом знал кто-то еще?
— Пока что мы исходили из предположения, что Троица и Бойл — заклятые враги. Но с таким же успехом они могли быть и конкурентами. А что, если именно поэтому Троице было отказано в выплате многомиллионного гонорара — потому что Белый дом уже располагал аналогичной информацией, аналогичными показателями и предупреждениями, — от кого-то еще?