Книга тайн
Шрифт:
Он чувствовал себя выпотрошенным. Мимо окна промчалась стайка мопедов, их водители, обгоняя друг друга, закладывали виражи и петляли. Ника грызло сожаление. С его стороны было безумием лететь сюда. Лучше уж остался бы в Нью-Йорке, и пусть бы Сет его защищал.
— Джиллиан оставила нам три наводки: игральную карту, симку мобильного телефона и читательский билет.
— Три карты. — Ник нахмурился, размышляя, означает ли это что-нибудь. Даже сейчас его посещали сомнения: может быть, это была какая-то дурацкая шутка со стороны Джиллиан. «Джилл — необыкновенная девушка». —
Эмили прищурилась, вникая в мои слова. Наконец она сказала:
— Мы даже не знаем, хотела ли она, оставляя их там, чтобы они были найдены.
— Но она послала мне код.
— Это уже потом. — Эмили вытащила ручку и провела линию на полях газеты. У вершины поставила горизонтальную палочку. — Джиллиан отправилась в замок под Рамбуйе за две недели до Рождества, двенадцатого декабря. — Еще одна горизонтальная палочка. — Два дня спустя она исчезла. Четырнадцатого декабря. Потом ее следы теряются до шестого января, когда она связалась с вами по Интернету. — Она посмотрела на Ника. — У вас есть список ее телефонных звонков?
Ник вытащил бумажку.
— Вандевельду она звонила во второй половине дня тринадцатого декабря. Накануне исчезновения.
— И через день после ее посещения замка.
— Может быть, в этом и нет никакого скрытого смысла, — осторожно сказал Ник. — С учетом специализации Джиллиан она могла найти эту карту где угодно. Может быть, несколькими месяцами ранее… может даже, она привезла ее из Нью-Йорка.
Эмили закатила глаза.
— Она нашла карту, которая была потеряна на пять столетий, и день перед своим исчезновением провела в библиотеке, полной ранее неизвестными манускриптами пятнадцатого века. Я знаю, где бы начала искать.
— Ательдин говорил о книгах. Он ни слова не сказал о картах.
— Большинство карт сохранилось потому, что они были вложены в книги. И нередко вскоре после того, как их напечатали. Библиотека была затоплена, книги пребывали в сырости. Это могло растворить клей — и карта выпала из книги, возможно, просто упала ей на колени.
Ник видел, как румянец возвращается на щеки Эмили, как она преувеличенно жестикулирует, показывая, каким образом карта выпала из книги. Эта мысль придала ей раскованности, словно она выпила лишнего.
— Ну хорошо, допустим, она нашла карту в библиотеке покойного.
— На следующий день она позвонила Вандевельду. Отправилась к нему, он проанализировал карту и… что-то обнаружил.
— Вот только он говорит, что Джиллиан у него никогда не была, а если и заходила, то в карте ничего такого необычного нет.
— Он лжет, — сказала Эмили с приятной уверенностью. — Кому она позвонила потом?
— Потом она заказывала такси. Шестнадцатого декабря.
— А звонок Ательдину?
— Это было раньше. Вечером перед ее исчезновением.
— Но после того, как она нашла карту. — Эмили взболтала пенку на кофе. — Сказала она об этом Ательдину?
— Не думаю, — ответил Ник. — У него был такой удивленный тон, когда я по телефону спросил его о Мастере игральных карт.
Он повозил вафлей по тарелке, подбирая масло.
—
— И что?
— Заказы фиксируются по читательскому билету. Мы можем выяснить, что читала Джиллиан.
Ником овладело безысходное, парализующее отчаяние.
— И что нам это даст?
— Больше у нас ничего нет.
Ник допил остатки кофе.
— Я хочу вернуться и проверить ее домашнюю страницу. Может быть, там что-нибудь обнаружится.
На лице Эмили появилось встревоженное выражение.
— Вы считаете, нам безопасно разделяться?
— Для вас это безопаснее, чем быть со мной. Не забывайте, я — беглец. — Он встал. — И в любом случае будем надеяться, что всех злодеев мы оставили в Нью-Йорке.
XXXIV
Штрасбург
Пресс был установлен на крепком столе в передней части помещения. Он состоял из рамы, включавшей сланцевое ложе, двух вертикальных опор, которые удерживали перекладину и деревянную доску, и прижимного устройства между ними на металлическом винте. Он мало чем отличался от прессов, которыми пользовались изготовители бумаги, отжимая полученные листы.
Нас в помещении было четверо. Я бы предпочел, чтобы тут были только мы с Каспаром, но наше предприятие давно уже переросло то, чем являлось вначале. Тут, конечно же, присутствовали Дюнне и плотник Саспах, готовые управлять сделанным им прессом. Я знал, что домохозяин Дритцен наверняка присел у двери в подвал, приложил ухо к замочной скважине, но впустить его я категорически отказался. Чем больше золота я тратил, тем ревнивее относился к сохранению нашей тайны.
Но я так долго ждал этого момента, а теперь странным образом чувствовал себя отстраненным от него. Я не то чтобы увиливал от работы. Варил чернила с Каспаром, измерял доски с Саспахом, изучал медные пластины с Гансом Дюнне, шлифовал острые кромки, оставленные резцом. Я записал текст индульгенции. Потом проводил бесконечные часы, глядя на него перед зеркалом, чтобы можно было перенести его на медь в зеркальном отражении. И самое главное, я платил за все это. И все же не чувствовал, что оно принадлежит мне.
Драх вытащил медную доску из фетровой сумки и протер ее тряпицей. Потом положил на край стола и налил на нее черные чернила из одного из кувшинов, размазал их березовой лопаточкой, пока вся медь не стала черной, потом острой кромкой лопатки снова соскреб чернила. Наконец он протер дощечку жесткой сетчатой тканью. Я с изумлением следил за его действиями. Он мог в отношении некоторых вещей быть очень небрежным, нередко делал что-то нарочито наплевательски, но когда хотел, то мог работать с восхитительной точностью. Тряпица почернела, впитав в себя чернила с отполированной поверхности, но в бороздах — глубиной всего в волосок — чернила остались.