Книга теней. Роман-бумеранг
Шрифт:
В телефонном автомате она держала его под мышкой. Как скрипку.
– Алло, мама? Я вот шаль купила. Да, хорошую. Японскую. Ничего не холодная, нормальная. Плотная. В общем, я уже домой иду. Только у меня ворон. Ну как… обыкновенный. Большой такой, серый. Умный. Да нет, птица. Живая. Зачем… я не ловила, он сам. Он просто сидел на карнизе в Столешникове. Заболел, наверное. Или устал. Короче, я его несу, пусть у нас живет. Ну пусть поживет. Да ничего страшного, он тихий. Даже, может быть, ручной… дрессированный, то есть. Нет… не знаю, поддаются, значит. Ладно, привет.
…В
Войдя в метро, Эвридика одной рукой подняла ворона над головой, а второй предъявила проездной. Дежурная обалдела и, выскочив из будки (как собака, чтоб ее!), заорала вслед:
– Совсем с ума посходили! Скоро с крокодилами ездить будут! Назад! Назад!
Зря, Эвридика с вороном уже без остатка растворилась в толпе, миролюбиво размышляя: «Если с крокодилами ездить будут, это уже нехорошо, конечно. Со змеями тоже нехорошо – особенно с большими, питонами там, удавами, кобрами… Вообще эти два класса – рептилий и земноводных – надо запретить для провоза в метро. А то собак запрещают, нашли кого запрещать!..» Она все еще держала ворона над головой, потому что иначе его могли задавить в толпе, и создавала вокруг себя эдакие завихрения из наиболее любопытных москвичей-и-гостей-столицы, никогда, что ли, ворона не видевших (?). Допрыгала благополучно до распахнувшейся прямо перед ней двери и, посадив птицу на колени, бухнулась в относительно широкий проем между двумя толстыми бабками, через этот проем, как через реку, обсуждавшими некоего Пахомыча. Из обсуждения Пахомыч получался пьяницей-алкоголиком. Впрочем, тут же сконцентрировалось внимание толстых бабок на вороне.
– Миленька, это у тебя тут ворона, поди?
Эвридика кивнула.
– А как же это у тебя тут ворона-то?
Эвридика пожала плечами: вопроса она не поняла.
– Ворону везешь, а сама и не знаешь как! – сделала замечание правая бабка – и обе они чему-то засмеялись; Эвридика опять не поняла, чему именно, и закрыла глаза.
– Ты не спи, – посоветовала правая бабка в правое ухо Эвридики, – а то ворона-то твоя улетит – и ищи-свищи! Эвридика, не открывая глаз, помотала головой. – Ну, как знаешь, а то, смотри, улетит ворона-то: ей – что, птица вольная!
– Да она дрессированная, не видите разве? – это уже откуда-то сверху голос: ситуация, кажется, становилась общеинтересной. – У меня у соседа змея дрессированная – тоже тихая.
– Кастрированная, небось?
Эвридика приоткрыла глаза: посмотреть, кто это спросил. Оказалось, вполне вменяемый на вид человек.
– Очнулась, миленька, – констатировала наблюдательная правая бабка. – А то, гляди, как бы ворона-то твоя не улетела: у них это раз – и готово!
А наверху уже горячо обсуждался
– Как бы ворона-то не улетела у ней! – отчаявшись найти собеседницу в Эвридике, обратилась правая бабка к левой. Дискриминированная было левая бабка перестала дуться на правую и живо включилась в диалог:
– Знамо дело, улетит. Это уж понятно. Я сома на днях купила снулого – несу по улице-то, а он возьми да стрепенись!!
– Ой, батюшки!..
– Стрепенулся, да как спрыгнет с рук-то – и на снег…
– Ой, батюшки!..
– И давай скакать – ну как точно черт, прости господи, а мне-то жалко его, сердешного, я и примись хлестать его чем ни попадя – да по морде норовлю, значит, чтоб подох, значит, сердешный…
– Он, чай, и сам бы подох. – Правая бабка оказалась гуманней левой.
– Как же, сам бы подох! Он ить не убиенный, а снулый тока, я и давай его охаживать, а самой-то жалко.
Эвридика прижала ворона к груди и перешла в конец вагона: развязку истории-про-снулого-сома ей лучше было не знать.
Остальную часть пути проехали без приключений, если не считать одного весьма и весьма странного взгляда, брошенного на Эвридику, когда она вышла уже из вагона. Впрочем, об этом взгляде ничего Эвридика не знала, так что и я пока умолчу. Дверь ей отпирала мама с закрытыми глазами.
– Ты спишь? – не поняла Эвридика.
– Я не вижу его, я его не вижу. Папа с бабушкой гулять пошли, а я его не вижу, – твердо сказала мама, не давая Эвридике войти хотя бы в прихожую.
– Кого – ворона что ли? – не сразу уразумела Эвридика.
– Никого не вижу, – суеверно боясь даже произнести слово «ворон», настаивала мама.
– Он ить не убиенный, а снулый тока! – успокоила ее Эвридика, и от этого речевого оборота глаза у Наны Аполлоновны открылись сами. Открылись – и увидели ворона.
– Ой, несчастный какой!
И запрыгала Нана Аполлоновна вокруг ворона, против которого она, оказывается, ничего не имела, но надо-ведь-думать-головой, увещевала она дочь, ощупывая птицу.
– У него просто упадок сил. – Диагноз наконец был поставлен. Мама Эвридики работала библиотекарем. – А что они едят?
Как раз в эту самую минуту зазвонил телефон.
– П-п-привет, Алик. П-п-прости, т-ты не знаешь, что едят в-в-во-роны?
– Мертвечину, – сказал грубый Алик. – Сегодня на консультации ты забыла тетрадь.
– Д-дурак ты, Алик. – Эвридика повесила трубку. Звонок тут же раздался снова.
– Свеженькую мертвечинку заказывали? – И короткие гудки.
– Смотри, он съел хлебушек! – умилилась мама, гладя ворона по спине.
– Ну, с-с-съел так съел, – неожиданно безразлично проговорила Эвридика и уселась в кресло. И в самом деле, чего она притащила этого ворона домой? Нашлась тоже… защитница-всего-живого' «Он, чай, и сам бы подох». И в эту минуту, сделав маленький перелет, ворон очутился на плече у Эвридики. Та, скосив глаза, посмотрела на него с ужасом, а ворон вдруг сказал веселеньким низким голосом: