Книга теней
Шрифт:
— Кубинская, — сказал он, предлагая мне закурить, но я отказалась. Из другого кармана была извлечена серебряная фляга. Вытряхнув в блюдце кофейный осадок из моих чашек и протерев их шелковым шарфом, он разлил содержимое фляги. — Самый темный ром, какой только может быть, — пояснил он. — Не поверите, с Ямайки. — То потягивая ром, то попыхивая сигарой, толстяк откинулся на спинку стула и, казалось, только теперь успокоился. До этого его очертания словно расплывались от непрерывного движения, в котором он пребывал, шума, который он производил, и ощущения огромности. — А теперь, — сказал месье Либоде, положив широкую руку плашмя на стол и постукивая по его поверхности изуродованным подагрой большим пальцем с явным намерением показать мне два перстня, действительно внушительные, — теперь я нахожусь в некотором замешательстве: вы знаете мое имя, а я…
Я тут же придумала имя, вернее,
Подошел официант. Месье Либоде сказал, что мы ни в чем не нуждаемся, и дал денег, вполне достаточно, чтобы нас оставили в покое. Потом вновь наполнил чашки хоть и крепким, но приятным ромом.
— Вы путешествуете, топ ami [154] ? — спросил он. Я вернула ему его вопрос обратно, что, собственно, моему собеседнику и нужно было. — Да, конечно. Весь белый свет объехал… Не устаю повторять, что это долг человека — повидать мир. — Он попыхивал сигарой и потягивал ром. Мимо прошла осыпаемая цветами и конфетами процессия детей в невероятно живописных одеяниях. Они, по-видимому, шли на расположенную неподалеку арену для боя быков, где должно было состояться какое-то торжество. Месье Либоде не обратил на детей никакого внимания. — Только что вернулся, пропутешествовав полгода, знаете ли. Африканский континент — страдания и радости, скажу я вам, страдания и радости. А вы куда направляетесь, молодой человек?
154
Друг мой (фр. ).
— В Америку, — ответила я, тем самым впервые уяснив собственные намерения. Себастьяна говорила, что мне предстоит переплыть море, но не уточнила какое. Я сама предположила, что это Атлантический океан, хотя, конечно, многое зависело от того, как пойдут дела в Марселе.
— Да, конечно, Америка, — задумчиво произнес мой собеседник. — Довелось там побывать несколько лет назад. После этой неприятной заварухи двенадцатого года. — По-видимому, он имел в виду войну. — Значит, Америка? — повторил он, пристально глядя на меня своими маленькими глазками, а потом с явным намерением пустить пыль в глаза вытащил из жилетного кармана золотые часы на цепочке, сплетенной из рыжеватых волос. — Tempus fugit [155] , мой юный друг. Но скажите: вы хотите прославиться или нажить состояние? — И прежде чем я успела обдумать ответ, предложил свой собственный: — Конечно, в такой юной стране эти две цели часто связаны. — Он спросил меня и про город: — Нью-Йорк или, может быть, Бостон? — Я ответила, что пока не знаю. — Дам вам такой совет: делайте себе имя на Севере, а деньги ищите на Юге. — И он откинулся назад, улыбаясь, — оракул, изрекший вещее слово, — и скрестив свои кажущиеся слишком короткими руки на обтянутом шелком бочонке живота. (Мне он не нравился, казался неприятным собеседником, но потом это облегчит заключенную между нами сделку, в которой я славно его надула.)
155
Время бежит (лат. ).
Цель африканских путешествий моего нового знакомого была следующей: в своем доме близ Лиона он уже много лет имел «cabinet de curiosites» [156] , как он его называл, которым очень гордился. В этом салоне «изящных украшений» он демонстрировал «за небольшое вознаграждение» такие, например, objets [157] , как «засоленные останки двух взрослых зеленых обезьян, умерших, конечно, естественной смертью». В перечне диковинок упоминались также: мумия ребенка времен Птолемеева царства («Там все имеет свою цену, надо только найти нужного туземца»), покрытый лаком крокодил, «длинный, как бревно», зубы кашалота с вырезанными на них морскими видами, несколько чучел росомах, которые «выглядят как живые». По мере того как он рассказывал, мое отвращение к нему росло, а интерес пропадал, пока месье Либоде не дошел
156
«Кабинет редкостей» (фр. ).
157
Предметы, вещи (фр. ).
— У меня есть, — весьма доверительно сообщил он, — утяжеленная игральная кость герцога Орлеанского.
— Non! [158] — восторженно воскликнула я. (Тут меня и посетила идея.)
— Oui! — настаивал он, и я, в свою очередь, по-заговорщицки придвинувшись поближе, спросила:
— Месье, не интересуют ли вас сувениры… de l’ancien regime?
Его глаза широко раскрылись. Когда я поспешно вышла из кофейни вслед за ним, он часто и тяжело дышал, словно выбившаяся из сил собака, но вскоре обрел привычную походку — враскачку, ловко помогая себе тростью с набалдашником из слоновой кости, так что мы достаточно быстро добрались до берлина. Вскоре мы договорились о продаже кареты, и я распрощалась как с месье Либоде, так и с ней. Подумала, не предупредить ли его о наводнении, но не стала: возможно, Рона отступила — ведь Мадлен уже не станет волновать ее воды. За берлин я получила хорошие деньги — вдвое больше, чем первоначально предлагал месье Либоде. Торгуясь, я обнаружила в себе нечто вроде вкуса к коммерции: доставляет удовольствие , когда знаешь, что написано на монетах и банкнотах, а я наконец научилась в этом разбираться. (Я тогда подумала вот что: если уж такой надутый болван действительно стал в этом мире богатым… если он смог, почему бы и мне…)
158
Здесь: не может быть! (фр. ).
А теперь надо спешить… (Я только что вновь взялась за перо, а до этого вставала из-за своего маленького столика, чтобы из единственного иллюминатора каюты взглянуть на далекий, но быстро приближающийся берег. Да, это порт Ричмонд в штате Вирджиния. О городе я не знала ничего, о штате — только то, что Джефферсон называл его своим домом.)
…Расставшись с берлином, я вынуждена была подумать, как мне теперь добираться до Марселя. Я без труда решила эту задачу, заказав место в дилижансе, который должен был отправиться из Арля на следующее утро, ровно в девять часов. Маршрут не предполагался прямым, но это не имело значения. Новая луна пришла и ушла, и я уже никуда не спешила.
Я вернулась в свой двухкомнатный номер, когда начало смеркаться, чрезвычайно довольная удачной сделкой с толстяком и в то же время раздосадованная тем, что не встретила Арлезианку. Со мной был увесистый груз — трофеи, собранные в книжных лавках города. Этим вечером сын весьма сговорчивого портного, которого я отыскала на близлежащей улочке, должен был доставить мне два новых костюма: портной за двойную плату подрядился сшить их вдвое быстрее обычного. Я изрядно устала, но была в приподнятом настроении. Кровь так и играла в жилах, и я сомневалась, сумею ли сегодня уснуть. Утром предстояло ехать в Марсель, и вновь мысли о матросах и морском путешествии несколько меня охлаждали. (Забавно: теперь, когда я уже почти пересекла океан, понимаю, что это совсем не страшно, — ритмичная качка, тишина моря доставляют мне даже удовольствие… Но я сочувствую и прежнему своему «я», полному боязни перед морем.)
Я послала сына хозяйки за бренди и была весьма признательна ей, когда она сама принесла мне в номер бутылку и почти чистый хрустальный бокал. Куда меньше обрадовал меня предложенный ею кусок соленой свинины с ломтем черного хлеба, который приходилось размачивать в чашке с бульоном, иначе я рисковала оставить в хлебной корке зуб или даже два. Я открыла окна, чтобы слышать успокаивающие звуки города. Лунный полумесяц стал больше, но светил не слишком ярко. Холодало, слышался стук закрываемых на ночь оконных ставней.
Я поела. Несколько раз глубоко вздохнула, зная, что это может меня успокоить. Несмотря на усталость в тот вечер в Арле, я не смогла устоять перед желанием перелистать некоторые из купленных книг — исторических, а также выбранных наугад трактатов, в большинстве своем так или иначе касающихся нашего «черного искусства». Хорошо, что у меня сейчас нет времени, поскольку мне трудно объяснить то удовольствие, которое получала я от этих книг… разрезая непрочитанные страницы серебряным ножичком, специально купленным для этой цели, ощущая исходящий от толстой, жесткой бумаги аромат знаний, соперничавший с ароматом бренди…