Книга теней

Уэст Жаклин

В тот вечер, когда семья впервые осталась в доме ночевать, миссис Данвуди поднялась уложить Олив в кровать. Девочка услышала мамины шаги на скрипучей лестнице и неохотно оторвалась от разглядывания картины. Она быстро кинулась в свою комнату и с такой скоростью зарылась в одеяла, что сбросила на пол несколько подушек.

– Приготовилась ко сну, солнышко? – спросила миссис Данвуди, заглядывая в дверь.

– Да.

– Умница. – Ее мать зашла в комнату и присела на краешек высокой, скрипучей кровати. – Тебе удобно?

– Угу, – промычала Олив.

– Я знаю, что нужно время, чтобы привыкнуть,

солнышко – и к новой комнате, и ко всему остальному. Но я уверена, уже через пару дней ты почувствуешь себя здесь как дома. Разве это не замечательно иметь такой большой дом и сад, где можно играть?

– Ага… наверно. Не знаю.

– Просто подожди немножко. Сама увидишь.

Миссис Данвуди встала. Матрас легонько подпрыгнул.

– До утра, – прошептала она с порога.

– Э-э-э… мам? – позвала Олив, когда та уже закрывала дверь. – Тут что-то… мне кое-что… не нравится.

– Что?

– Видишь картину у меня перед дверью? Она мне не нравится. Она какая-то… жуткая.

Олив вылезла из кровати и прошлепала в коридор, где стояла ее мама, хмуро разглядывая картину.

– Вот эта, с домиками? – с сомнением спросила миссис Данвуди. – А что тебе кажется жутким?

– Они как будто… – прошептала Олив, чувствуя себя ужасно глупо. – Они как будто боятся. Такое чувство, что они пытаются делать вид, что спят, притихли… как будто идет что-то страшное.

– Хм-м-м, – протянула миссис Данвуди, пытаясь согнать с лица скептическое выражение. – Ну, давай тогда просто ее снимем?

Она взялась обеими руками за тяжелую деревянную раму и потянула. Но картина не двинулась с места.

– Странно, – сказала миссис Данвуди.

Потом попробовала потянуть вверх, на случай если полотно висело на крюке. Но безрезультатно.

– Очень странно.

Крепко упершись ногами в покрытый ковром пол коридора, миссис Данвуди хорошенько ухватилась за нижние углы рамы и дернула изо всех сил. Олив показалось, что либо рама расколется надвое, либо у ее мамы соскользнут руки и она шлепнется на пол. Но ни того, ни другого не произошло.

– Уф! – выдохнула миссис Данвуди. – Намертво застряла. Клеем ее к стене приклеили, что ли… или, может быть, обои со временем слиплись с холстом. Наверное, если ее намочить… – Миссис Данвуди не договорила, мысленно перебирая многочисленные гипотезы.

– Лучше завтра разберемся, – опомнилась она и повела Олив обратно в спальню. – А пока что давай я опять тебя уложу.

Укутав Олив в одеяла до самого подбородка и разгладив складки у изножья, она спросила:

– Где Гершель?

– Вот он, – ответила Олив, показывая потрепанного коричневого плюшевого мишку.

– Вот и хорошо. Он тебя защитит, – сказала миссис Данвуди, снова направляясь к двери. – Но я на всякий случай не буду выключать свет в коридоре.

Дверь щелкнула и закрылась. Олив, и не думая засыпать, полежала неподвижно, пока не затих звук маминых шагов. Потом она осторожно спустила ноги на пол, постаравшись поменьше шуршать покрывалом.

Девочка высунула голову за дверь и посмотрела в обе стороны. Дверь в спальню родителей была закрыта. Толстый ковер мягко поблескивал в электрическом свете, а панели полированного дерева на стенах казались листами бронзы. Она на цыпочках выбралась из комнаты и встала перед картиной. Ряд домов все

так же трусливо жался друг к другу в сумерках. Олив схватилась за раму. Она все дергала и дергала, но полотно даже не шелохнулось, словно приросло к стене и стало ее продолжением.

Тогда она прокралась по коридору к лестнице, внимательно разглядывая другие картины. В тусклом свете они казались еще более странными, чем днем. На одной была изображена большая ваза с фруктами, но таких фруктов Олив не видела ни в одном магазине. Все они были необычной формы и странных цветов. Разрезанные плоды сияли ярко-розовой или зеленой мякотью с влажными семечками. На другом полотне был нарисован голый каменистый холм, а дальше – разваливающаяся церковь. Раньше она этого не заметила, но теперь, прищурившись и подойдя к изображению почти вплотную, Олив различила на заднем фоне кресты и надгробные камни.

Просто ради любопытства она подергала за раму каждую картину, и ни одна не поддалась. Уже собираясь вернуться к себе в комнату, девочка краем глаза вдруг заметила нечто странное. На большой картине с ночным лесом и луной что-то изменилось.

Поначалу Олив подумала, что все дело в освещении, словно поплыла по небу нарисованная луна. Но нет – луна висела точно там же, где раньше, за голыми ветвями деревьев. Изменились тени. Олив, не отрывая взгляда от полотна, шагнула ближе. Тени вдруг вздыбились и изогнулись, а из кустов выскочило бледное пятнышко. Олив замерла, уставившись на белую мощеную тропу. Потом моргнула, потерла глаза пальцами и посмотрела снова. Да – вон оно. На картине что-то двигалось. Между кривыми силуэтами деревьев металась крохотная белая точка. Олив застыла на месте. Даже дышать перестала. Белая точка в последний раз ринулась к тропе, а потом снова исчезла в черных зарослях. И следом картина тоже застыла.

Олив бросилась обратно в спальню, прыгнула в кровать и с головой накрылась одеялами, а потом долго лежала, не шелохнувшись, и прислушивалась. Скрипы и стоны дома почти заглушал грохот ее собственного сердца. Почти, но не совсем.

Где бы семья Олив ни жила до этого, поблизости всегда были люди. По другую сторону стен в точно таких же комнатах шумели соседи – разговаривали, ели, жили своей жизнью. Даже если она их не слышала, даже если почти с ними не разговаривала, все равно знала, что они там. Но теперь Олив и ее родители остались одни… наедине с тем, что мелькало среди теней на нарисованной лесной тропе.

Она прислушивалась очень долго. Дом выл и шептал. За окном шуршал ветер. Наконец, свернувшись крохотным клубком, Олив заснула, а рядом на подушке ее сон охранял Гершель.

3

На следующее утро Олив проснулась довольно поздно. Ее отец уже уехал на работу, но мама еще была в кухне – пила третью или четвертую чашку кофе и спорила с научно-популярной передачей по телевизору.

– Доброе утро, засоня, – прощебетала миссис Данвуди, когда Олив притопала в кухню, и подвинула ей табурет поближе к стойке. – Чего сегодня хочешь, тостов или хлопьев?