Книга Трех
Шрифт:
— Пусть пока здесь будет, — повесил он конструкцию посреди комнаты, потом щелкнул переключателем, который прикрутил к проводу и наша зала, забитая мебелью с других комнат, столом, двумя книжными шкафами, уже отмытыми, но еще не заставленными книгами, осветилась.
— Ярко! — щурился я после долгих сумерек.
— Так сотка, — довольно улыбнулся дядя Коля. — Пока к щитку общему подсоединился. Но это времянка, само собой.
— Нам бы поосновательнее все сделать. Да и плохо это, незаконно как бы.
— Максим, я бы с радостью и по закону, и за деньги.
— Николай, с меня выпивка! — быстро пришел в себя Потапыч и заторопился наружу. Хотя еще несколько часов назад, когда мы место под баню выбирали, из пространственного помещения нос на пару секунд показывал. Все боялся застудиться. Жук и есть жук.
— Николай Степанович, Максим Олегович, — дрожащим голосом ответил Тишка. Неужто сейчас тоже скажет, что у него тетя заболела или он в другом доме утюг забыл выключить? Хотя меня больше удивило, когда он отчество отчима узнал? — Понимаю, что для домовых подобное стыд невообразимый, но я… готовить не умею.
После чего Тишка за полчаса ввел нас в исторический экскурс, как его, непутевого, пытались натаскивать хотя бы для готовки гурьевской каши и судака под польским соусом, но в первом случаем получалась жижа с орехами и сухофруктами, а втором — жижа с запахом рыбы.
— Так, отставить слезы, на кухне должен быть лишь один командир, — быстро пресек попытки истерики дядя Коля. — Все остальные могут лишь подносить снаряды. Картошку почистить сможешь?
Тишка, все еще дрожа плечами, кивнул. Мол, он не до такой степени беспомощный.
— Ну, вот и отлично. Давай, навались. Макс, тебе задача посложнее. Отдели селедку от костей. Вас, наверное, в школе такому не учат.
— Конечно, не учат. Мы же маги, а не домохозяйки.
— Мужчина в жизни должен уметь все, чтобы ни от кого не зависеть. Вот окажешься ты один в имении, первый умотал, куда подальше, другой только макароны варить умеет, чего будешь делать, с голоду помирать?
— Доставку закажу.
— Ох, испортила вас современная жизнь, — признал свое поражение отчим. — Никакой морали с этими доставками еды. Еще скажи, что и штаны тебе приедут зашьют?
— Если есть муж на час, то должна быть подобная женская услуга, — задумался я, — так что да, дядя Коля, если у тебя есть деньги, можно быть абсолютно безруким.
— Все равно это как-то неправильно…
Тишка, который последние сто лет провел в информационном вакууме, ловил каждое наше слово. И, к слову, так увлекся, что вместо пары килограмм картошки в самое короткое время начистил полную десятилитровую кастрюлю (самую большую из купленных), с горкой.
— Следующий год будет не годом животного, — философски заметил отчим, —
Потапыч пришел, когда все было уже закончено. Картошка (не вся) сварена, посыпана мелко нарубленным чесноком и обмазана маслом. Сельдь под шубой, для которой я мучительно отделял зерна от плевел, то есть кости от рыбы, пропиталась майонезом и была готова ударить своей жирной начинкой по печени. Оливье традиционно занял свое место во главе старенького, и могу дать голову на отсечение, не самого дешевого стола. В печи доходила утка, шкворча жиром и сводя нас с ума ароматами.
— Вот, — поставил Потапыч на стол бутылку шампанского. Не простого «Советского», а какого-то дорогого.
— Где взял?
— Где взял, там уже нет, — отрезал он.
— Господа, давайте уже к столу, — доставал тем временем утку отчим. — Разливайте пока, что там есть.
— Николай, у меня есть экологически чистый продукт, — закинул удочку банник.
— Мне сок. Максу можешь шампанского плеснуть.
— Да я вроде и не хочу.
— Да не волнуйся, — отмахнулся Потапыч, уверенно взявшись за бутылку. — От него только пукать хочется. А в голове даже не шумит. Да и праздник же, обычай такой.
Когда подоспел дядя Коля, бокалы уже были наполнены. Несмотря на «обычай», себе и Тихону Потапыч начислил мутноватого, но вместе с тем экологически чистого продукта. И теперь все, включая братьев (хотя, если переводить на года — прадедов) наших меньших, сидели за столом. А живот подавал недвусмысленные сигналы поскорее начать расправляться с едой.
— Ой, — тихо сполз Тишка под стол. И уже оттуда добавил. — Я сейчас! Я быстро!
Последние слова были произнесены откуда-то издалека, такое ощущение, что даже из «закрытых» комнат. Вскоре он материализовался обратно на стуле, как умеют лишь домовые духи, теперь пряча руки за спиной. Точь-в-точь, как мальчишка, притащивший цветок понравившейся девчонке.
— Он был тут долгие годы. Иван Сергеевич не разрешал никому прикасаться к оружию. Говорил, опасное оно. Но раз уж теперь вы единственный Кузнецов.
Тишка вытянул руки, на которых покоился огромный, по сравнению с ладошками домового — нож. Интересного вида. Массивный, с обратным изгибом и режущей кромкой по внутренней грани. И… еще создавалось ощущение, что от ножа исходит слабое зеленоватое свечение.
— Кукри, — коротко прокомментировал сюрприз дядя Коля.
— Подарок Государя-Императора, — добавил Тишка.
— Подожди, этим самым ножом его и пытались…
— А Иван Сергеевич спас. И дворянство получил, и имение. А потом и сам нож. Или в другой последовательности. Я, по правде сказать, точно не скажу, позже родился.
Рукоять легла в руку, словно много лет только и ждала именно моих пальцев. По телу пробежало странное и вместе с тем сильное возбуждение. Сила всколыхнулась, на мгновение, выходя из меня. А на клинке проступила загадочная вязь рун. Таких я раньше еще не видел.
— Принял вас, Максим Олегович, — улыбнувшись, сказал Тишка, — как хозяина.