Книга воспоминаний

Абрамович Исай Львович

Оппозиция старалась тщательно изучать пополнение через своих проверенных функционеров, которые до поры до времени не допускали новых оппозиционеров к секретам. Обнаруженным провокаторам объявлялся бойкот, и их широко разоблачали в тех коллективах, где они работали.

Для пережитой нами эпохи характерна судьба тех, кто, выполняя поручения партийных органов, выдавали себя за оппозиционеров, а по существу являлись агентами-соглядатаями, донося руководящим парторганам о деятельности оппозиции. Как правило, они все были арестованы в 1936–1937 годах и получили такие же сроки, как и настоящие оппозиционеры. Ибо бывшие оппозиционеры, отходя от оппозиции, в основном давали "чистосердечные показания" о своей фракционной деятельности и на следствии перечисляли фамилии всех, кто присутствовал на фракционных собраниях. Так что кто тут вел себя хуже, трудно сказать. Мне приходилось встречаться

в лагерях с такими «оппозиционерами». Все они гораздо хуже переносили заключение, чем мы, непрерывно писали протесты и заявления во все инстанции, включая Сталина, и все получали стереотипные отказы.

…Все мы, оппозиционная молодежь, как всякая молодежь, на дружеских встречах и вечеринках любили петь. После революции и в начале двадцатых годов мы пели преимущественно старые революционные и военные песни. Теперь, в годы внутрипартийной борьбы, у нас появились свои самодеятельные поэты, сочинявшие песни, направленные против бюрократизма и карьеризма, против сползания руководства партии на позиции национализма и автократии. Переделывали соответствующим образом популярные песни, писали тексты на известные арии. Так к распевавшейся всюду песне «Кирпичики» кто-то из оппозиционеров приделал новый конец:

…Стал директором, управляющимНа заводе товарищ Семен.Бюрократом стал, прижимающим,Не глядит на рабочего он.День-деньской сидит в кабинетике,А в цеха не покажет и нос,Прикрывается партбилетиком,На рабочих глядит, как барбос.Станешь плакаться на собрании,Так пришьют моментально уклон.«Разгильдяи вы и прогульщики!»Заявляет товарищ Семен.За билетиком, за талончикомИзмотался я в жизни в конец…Говорила нам оппозиция,Что словам только верит глупец.Не на мастера, на директора,А повыше прицел надо брать.Так за критику, за политикуПоднимайся, рабочая рать!

Так и не знаю я, кто автор слов этой бесхитростной песни, отразившей настроения многих рабочих и пролетарской интеллигенции. Любили мы в Плехановке распевать такие песни. Особенно увлеченно пели Ефретов и Мишин.

Дискуссия с Бухариным отразилась в произведении тоже безымянного автора на мотив арии Мефистофеля:

На земле весь род людскойЧтит один кумир священный…«Обогащайтесь откровенно»,Кричит Бухарин, сам не свой.А за ним из профессурыСтецкий, Кантор и СлепковЧертят па и вертят турыНа листах большевиков:"Нэп равняется Коммуне!Нэп равняется Коммуне!Нет в России кулаков, кулаков…Умер Ленин, жив Слепков, жив Слепков!"

Это уже чисто студенческая и, несмотря на ее литературную беспомощность, интеллигентско-оппозиционная песня. В ней чувствуется то, что можно назвать "ароматом эпохи": возмущение оппозиционной молодежи тем, что "бухаринские птенцы" из Института красной профессуры – Стецкий, Марецкий, Астров, Кантор, Слепков захватили командные посты в центральной печати «Правде» и «Большевике» – и отстранили от участия в большевистской печати таких партийных деятелей и партийных журналистов, как Зиновьев, Каменев, Сосновский и другие. С еще большим темпераментом песня протестует против расширительного толкования Бухариным НЭПа как ступени к коммунизму.

В 1928 году большой популярностью в нашей среде пользовалась распеваемая на мотив «Алаверды» следующая песня:

Мы оппозицию разбили:Кого в Сибирь, кого в тюрьму.Шутить не любит Джугашвили.Хвала ему, хвала ему!Отправлен Троцкий за границуИ, если он исподтишкаНапишет хоть одну страницу,Секим

башка, секим башка!И, если Радек вновь покажет,Разинув пасть, враждебный клык,То некто в бурке грозно скажет:«Руби в шашлык, руби в шашлык!»Зиновьев с Каменевым в паре,Хоть и покаялись в грехах,Скулят вдвоем на тротуаре:«Увы и ах! Увы и ах!»И здесь, и там, и повсеместноВраги рассеялись, как дым.Дороги все, как вам известно,Ведут в Нарым, ведут в Нарым.Алаверды, господь с тобою,И Сталин здесь его пророк.Но если занят ты борьбою,Вон за порог, вон за порог!В снегах холодных ты остудишьБылых речей горячий тон.Уедешь дальше – тише будешь:Таков закон, таков закон.Работы было очень много.Окончен труд, и дни легки.Идет железная дорогаВ Ессентуки, в Ессентуки.Толпа. Привет в цекистском стиле.Вокзал, вагон, и дым, и пар.На отдых едет Джугашвили.Кончал базар, кончал базар.

Песня, в некотором роде, пророческая. В 1928–1929 еще не так много оппозиционеров остужали свой пыл в снегах Сибири, и еще не было совершено убийство Троцкого. Но ссылки, как я уже об этом писал, конечно, практиковались. По Москве, Ленинграду и другим городам широко гулял приписываемый Радеку анекдот:

"С товарищем Сталиным трудно спорить. Ты ему – цитату, а он тебе ссылку".

На массовые аресты оппозиционный поэт откликнулся текстом на мотив известной песенки Вертинского:

В последний раз я видел вас так близко.К Лубянке черный вас умчал авто.А рядом с вами – «спутник коммуниста»С ротатором, завернутым в пальто.Где вы теперь? Зачем неосторожноЛукавый бес в засаду вас занес,Чтобы теперь, в соседстве с мелким вором,В тюрьме решать тактический вопрос?

Эта песня для современного читателя нуждается в некоторых разъяснениях. "Спутником коммуниста" называли тогда шпика или охранника, по нынешнему «вертухая». Арестованных оппозиционеров в те либеральные времена еще возили в легковых машинах. А заключение политических в одну камеру с ворами еще вызывало возмущение общественности.

Были и более боевые песни, в которых слышалась трезвая оценка положения оппозиции. Приведу две такие песни, одну на мотив "Молодой гвардии", другую – на мотив "Замучен тяжелой неволей".

Для ленинцев настали тяжелые деньки.Нам надо быть из стали, друзья-большевики.Наш строй в невзгодах поредел,Тюрьма и ссылки наш удел.В бой, ленинская гвардия рабочих и крестьян!Товарищи, старые песни по-новому могут звучать.В Бутырках и темных, и тесных они раздаются опять.Не встанет наш вождь из гробницы, не встанетНаш вождь мировой.Ему наша доля не снится,Не слышит он правды живой.Товарищ и друг его верныйНе двинет нас в битву с врагом,Томится он в городе Верном,Прижатый к стене сапогом.

Во второй песне звучит горечь, что дело революции предано, и шансов на скорую победу нет.

Политических анекдотов в те времена ходило очень много. Большинство их приписывалось Радеку, некоторые – Раковскому и Мануильскому. Помнится, иные из анекдотов Радека родились буквально на моих глазах. Так, во время дискуссий в Комакадемии, где докладчиком был Мартынов, а содокладчиком Радек, Мартынов попросил воды. Радек, сидевший рядом с трибуной, налил стакан воды и подал ему, Мартынову, со словами: