Книга встреч

Бакулин Алексей Анатольевич

Восстание Разина… Очень странное восстание… Зачем это главарь каспийских бандитов из своего благодатного для разбоя края, где он мог жить припеваючи, двинул на Москву? Что он там забыл? Зачем звал опального Никона на свою сторону? Почему вырезал на своём пути всех священников и монахов? Алексей Михайлович расправился с Разиным быстро и решительно, — а для того чтобы всё произошло как можно быстрее и решительнее, двинул против бунтовщиков войско, обученное иноземному строю. Умел воевать, когда нужно было.

Алексей Михайлович сделал всё, чтобы его наследнику досталась Россия здоровая, сильная, спокойная, готовая к великим свершениям. Не его вина, что умер он слишком рано (всего-то в 47 лет!) Не его вина, что трон после него достался больному, чуть живому царевичу Феодору.

Не его вина, что после смерти Феодора власть явочным порядком захватила Софья, чьё властолюбие было куда больше способности к государственному мышлению. Не его вина, что Софья едва не утопила страну в стрелецких и раскольничьих мятежах. Не его вина, что Петру пришлось брать законную власть едва ли не ценой гражданской войны…

Когда Алексей Михайлович умер, царевичу Петру было всего три года. Пётр не помнил отца. Отец не успел как следует понянчится с младшим сыном; он и не знал, что маленький Петруша когда-то станет царём. Отсюда и разительное внешнее отличие между двумя этими великими царствованиями. Вышло так, что Петру пришлось начинать чуть ли не на пустом месте. Он вышел не из отцовской России — спокойной и уверенной в себе, — а из России Софьиной, бунтующей, готовой к новой кровавой смуте. Эту Россию он ненавидел и всей душой стремился к новой, великой. Петровская империя мало походила на державу царя Алексея, но какая-то главная, глубинная, единственно важная связь разрушена не была: Россия по-прежнему шла по своему пути к высотам земным и духовным.

…Алексей Михайлович так и останется в русской истории «самым счастливым из русских царей», тем сказочным царём-батюшкой, который сидел в Москве в расписном терему, выезжал на соколиную охоту в шитом золотом кафтане, который самолично изволил бранить дьячков в церкви, когда те путали службу; который купал в проруби провинившихся слуг, а потом награждал их с непомерной щедростью; который в праздники ел лебедей и печатные пряники, а в пост — одни солёные огурцы; который выбирал невесту из сотни «спящих красавиц» (со всей России свозили к нему, жениху, боярских дочек, во дворцовых палатах укладывали на кровати, укрывали одеяльцами, и, пока те спали, царь ходил от одной к другой — выбирал самую красивую)… Царь, который исцелил Россию от одной смуты и не допустил другую.

* * *

Бывает так: смотришь мысленным взором на длинный ряд исторических портретов и вдруг почувствуешь на себе чей-то живой взгляд, почувствуешь тепло дыхания… Вместо страницы из учебника перед тобою — человек из плоти и крови, — и уже не можешь относиться к нему как к «историческому персонажу», уже видишь в нём своего знакомого, едва ли не друга. Так было у меня с Александром Даниловичем Меншиковым.

21. ГЕНЕРАЛИССИМУС ДАНИЛЫЧ

Об Александре Даниловиче Меншикове мы судим главным образом по кино. «Пётр I», «Юность Петра», «В начале славных дел»… Жаров и Ерёменко — артисты замечательные, образы, созданные ими, — яркие, сочные, правдоподобные, узнаваемые… Никому и в голову не придёт, что на самом деле Меншиков мог быть иным, не таким, каким мы видим его на экране. А каким мы его видим? — ловким плутом, хитрым царедворцем, подхалимом, пакостником, вором…

А так ли это было на самом деле?

…Принято считать, что свою головокружительную карьеру Светлейший начинал, торгуя пирогами с зайчатиной, кои пёк его отец. Не то чтобы мы это хотим оспорить, но заметьте себе: пироги с зайчатиной — это всего лишь одна из версий, а всех их насчитывают не меньше десятка, столько же правдоподобных, сколь и бездоказательных. Меншиков шагнул из кромешного мрака безвестности и почти сразу просиял, как одна из ярчайших звёзд русской истории.

Он был замечательным полководцем. Не Суворовым, допустим, но военная удача его любила, и воевать он умел как раз по-суворовски «не числом, а умением». Когда при штурме Нотебурга Петр уже решил,

что дело проиграно и приказал трубить отбой, поручик Меншиков со своим отрядом врезался в шведские ряды и сломил сопротивление врага; Нотебург был взят. Александру Даниловичу принадлежит вся слава Калишской победы — разгрома прославленного шведского генерала Мардефельда, и победы у Переволочины, где он пленил восемь тысяч вражеских солдат, офицеров, генералов и самого фельдмаршала Левенгаупта. Доля его в Полтавской победе — если не решающая, то значительная. Перечислять его виктории можно долго, но вот что ещё важно: никогда Данилыч не руководил войсками из укрытия — всегда сам бросался в бой, в самую его гущу, за что не раз по-дружески журил его Пётр.

Он был блестящим организатором. Именно он внушил русским солдатам первые понятия о дисциплине; он писал для войска уставы и артикулы; он быстро и чётко выстроил Олонецкую верфь, которая тут же начала спускать на воду первоклассные корабли. Он — столичный губернатор, наравне с Петром должен носить имя первостроителя Петербурга. Забот у тогдашнего губернатора было не меньше, чем у нынешнего: продукты, например, доставлялись в новую столицу лишь по воде — а это способ не из самых надёжных. Требовалось немало изобретательности и энергии, чтобы в короткий срок навигации успеть заготовить впрок как продовольствие, так и строительные материалы. Светлейший, отнюдь не обладая могучим здоровьем, с пяти утра принимался за дела и трудился до позднего вечера, прерывая работу только для вынужденного участия в увеселениях петровского двора. Буйные придворные попойки того времени он посещал исправно — положение обязывало! — но, кажется, тяготился ими, ибо натуру имел скорее положительную, не разгульную.

Да, он был примерным любящим супругом и заботливым отцом. Блуд терпеть не мог; в армейском артикуле писал: «Никакой явной блудницы у войска ниже в гарнизоне, ниже в походе, ни в обозе не держать, но доносить и того часу чрез профоса (палача) выгнать… Прелюбодеяние насильством конечно приносит с собою смертную казнь». Трогательна его переписка с женой Дарьей Михайловной, полная самых нежных и почтительных оборотов («Друг мой о Господе! От сердца любезнейшая!»); всякий раз перед битвой он заверял жену, что в баталию-де сам не полезет, чтобы не волновалась за него зря (и всякий раз летел в самое пекло баталии, чудом оставаясь невредимым). Его адъютанты, помощники, слуги, наконец, солдаты, служившие под его началом, всегда знали, что их челобитные Светлейшему никогда не останутся без ответа: князь рассмотрит, примет меры, не забудет, не обидит. Столь же трогательно (и искренне!) заботился Меншиков и о царских детях: из Петра отец был плохой, а Данилыч мог и с царевичем поиграть, и с царевнами поболтать… Любил строить церкви — многие из них и до сих пор стоят.

Итак — храбрый воин, умный, властный руководитель, почтенный отец патриархального семейства, крепко верующий христианин… Ещё надо сказать: плохой дипломат, человек не способный к интриге, привыкший действовать скорее силой и умом, чем хитростью и ловкостью… Как это не похоже на экранный образ лакея в генеральском мундире, проходимца у власти!..

И всё же, и всё же!.. Записывать в святые Светлейшего князя не стоит. Была в этой бочке мёда ложка дёгтя — и не одна… Государственной казной Александр Данилович пользовался — увы! — достаточно свободно, и подношения от благодарных сограждан принимал в огромных количествах. Но тут прошу вас обратить внимание на такие моменты: во-первых, назвать его самым крупным вором того времени нельзя — были в те времена руки и позагребущее, чем у Меншикова; для таких воров дело, как правило, кончалось плахой, Данилыча же Петр терпел и берёг, — стало быть, заслуги князя перевешивали грехи. Во-вторых, Пётр сам требовал, чтобы Светлейший жил соответственно своему блистательному титулу и не смущал иноземцев ложной скромностью. Известен случай, когда, погостив у Меншикова, царь долго распекал его: зачем дом маленький, зачем обстановка дешёвая — надо держать фасон! А фасон требовал денег… И в-третьих: за все свои грехи Меншиков расплатился сполна ещё при этой жизни.