Книга запретных наслаждений

Андахази Федерико

— Отцу следовало бы поступить с ней так, как подсказывает ее фамилия: запереть за Isern Ture, [49] а ключ потом выбросить в воду.

Эннелин опускала голову, и ее большие черные глаза, окруженные жесткими, как щетинки, ресницами — ну точно как у коров, — наливались слезами под закрытыми веками. Тело ее, казалось, на самом деле приноровилось к фамилии: эта девушка анфас была похожа на дверь: никаких женских изгибов на талии, на бедрах, на груди. Однако сердце Эннелин и чувства были сильны и прочны, как железо. Она научилась противостоять жестокости людей, умеющих судить только по внешности. Те, кто лучше знал эту девушку, отвечали нежностью на ее нежность — безусловную и бескорыстную.

49

Железная

дверь (нем.).

Эннелин была светом очей для своего отца. В детстве она получала столько любви и щедрости, что позже, превратившись во взрослую девушку, ей было трудно понять, отчего ее внешность вызывает столько злобы и даже ненависти. Но все эти унижения так и не зародили в Эннелин ядовитой злости. Ей были неведомы ни гнев, ни ярость, и, хотя ее нередко посещала печаль, эта девушка никогда не выказывала раздражения. Она обладала веселым характером, неиссякаемой улыбкой и умением наслаждаться жизнью. В отличие от большинства аристократических отпрысков Эннелин не чувствовала, что ее благосостояние и обеспеченная жизнь суть блага, справедливо ниспосланные ей Божьим провидением. Девушка сострадала участи бедняков, и ее щедрые подаяния объяснялись вовсе не соблюдением приличий и не боязнью Божьего гнева. Шли годы, Эннелин взрослела и наблюдала за тем, как ее сестры, кузины, подруги и даже племянницы — совсем еще девочки — выходят замуж и заключают брачные договоры, составленные из бессчетного множества статей, условий, поправок, обещаний и — как же без этого — наказаний в случае неисполнения. Редким счастливицам удавалось насладиться любовью к своим супругам. Эннелин радовалась всякий раз, когда выходила замуж еще одна подружка или родственница. Она никогда никому не завидовала и, хотя в тайная тайных своей души и желала познать любовь мужчины, все-таки даже не надеялась, что такое может выпасть на ее долю.

Часто случалось так, что девушки, обрученные еще в детстве, выходили за мужчин, намного превосходивших их годами; вовсе не редким исключением был брак двенадцати-тринадцатилетней девочки со стариком, которому шел уже седьмой десяток. Девушки и не ожидали — разве что в мечтах, — что их супруг будет молодым, красивым или хотя бы любезным. Достаточно было получить в мужья человека справедливого, уравновешенного или — в лучшем случае — безразличного. Единственное преимущество старости заключалось в том, что мужчинам в возрасте редко хватало сил взобраться на супружеское ложе и исполнить свои законные обязанности. Для жен не существовало музыки слаще, чем гулкий мужнин храп, обещающий спокойный сон на всю ночь.

Для мужчин условия брачного договора выглядели намного более приемлемо. Если у женщин не было никакой возможности выбрать себе супруга или воспротивиться решению родителей, то мужчины обладали значительно большими свободами. Семья не могла требовать от будущего супруга своей дочери внешней привлекательности, а вот женская красота, напротив, являлась важным активом, который обретал свою ценность при подписании брачного договора. Вот только у Эннелин, выражаясь в терминах купли-продажи невест, этот капитал отсутствовал напрочь. К несчастью, ее духовная красота, все ее внутренние достоинства не имели никакой ценности для холодных статей междусемейного обмена, каковой по сути и представлял собой брак. Поскольку основной его целью являлось продолжение рода и благосостояния путем наследования всевозможных благ, то никакую подробность не следовало оставлять на волю случая. Мать семейства, как то и подсказывало латинское слово mater,привносила материю, а отец, in nomine Patris, [50] давал имя, то есть принадлежность к роду. По мнению семейств городской знати, материя Эннелин представлялась не самой желательной для украшения и продолжения ветвей какого-нибудь достойного генеалогического древа.

50

Во имя Отца (лат.).

Впрочем, хотя семейство фон дер Изерн Тюре и принадлежало к аристократии, оно не входило в круг самых богатых в Страсбурге: некоторые новые торговцы, представители зарождающейся буржуазии, могли похвастать состоянием в несколько раз большим, хотя кровь их даже отдаленно не напоминала

голубую. Семейный замок, в прежние времена величественно возвышавшийся на берегу Рейна, ныне выглядел серым, выцветшим и полужилым; его центральные железные ворота, давшие семейству их фамилию, ныне были покрыты вековым налетом ржавчины.

Отец Эннелин, Густав фон дер Изерн Тюре, был дальним родственником и близким другом городского бургомистра. Вот каким образом протянулась связь между Эннелин и Иоганном. Всякий раз, стоило Густаву повстречать нового человека из своего круга, он тотчас без обиняков спрашивал, женат ли его знакомец. Узнав, что молодой гравер из управы бургомистра холост, он посчитал, что лучшего кандидата на брак с его дочерью и не найти. Густаву с самого начала было ясно, что у Гутенберга нет никакого достояния, помимо приличного рода, — никак иначе он не мог себе объяснить, отчего ученый юноша из Майнца в поте лица добывает свой хлеб ударами молотка по резцу. Ничего еще не зная о бедственном финансовом положении Иоганна, Густав фон дер Изерн Тюре положил себе быть к этому кандидату не очень требовательным. Впрочем, отцу Эннелин было известно о бедствиях и изгнании, которым после мятежа подверглись знатные горожане Майнца. Среди аристократии разных городов до сих пор сохранилось чувство кастовой солидарности, — в конце концов, ни одно семейство не было застраховано от подобного несчастья.

Гордый владелец замка с железной дверью был человек добродушный, с любезными манерами и приветливым лицом. Однако за этой мягкой внешностью угадывался суровый дух. Густав фон дер Изерн Тюре был из породы людей, которые, облекая кого-нибудь своим доверием, способны на самые благородные поступки, но, если ответом на их дружбу становилось предательство, такие люди превращались в опаснейших врагов.

Иоганн, со своей стороны, никогда не ощущал принадлежности к знати — до тех пор, пока его семье не пришлось бежать из Майнца. Голубая кровь в венах не принесла Гутенбергу никаких плодов. Несмотря на благородство своего происхождения, семейство Генсфляйш далеко уступало своим предкам в богатстве. Если говорить точно, отец Иоганна был чеканщиком, и его закаленные в работе руки больше походили на руки простого ремесленника, чем на руки чиновника высокого ранга, коим он на самом деле являлся. И, несмотря на все свое сопротивление, сын опасался, что его ожидает та же самая участь. Он никогда не верил, что фамилия его будет хоть чего-то стоить.

У фамилии Гутенбергов было то, чего не хватало дер Изерн Тюре, — и наоборот. Густав принялся чаще навещать управу бургомистра и общался все больше не со своим старым другом, а с Иоганном. Вскоре отец Эннелин превратился в страшного поклонника гравюр и без меры превозносил таланты художника из Майнца. Гутенберг развил в себе поразительный нюх на близость свежих денег, в которых он так нуждался. Теперь он чувствовал, что интерес его нового друга имеет какой-то мотив, вот только он не мог понять — какой именно. И не понимал до тех пор, пока Густав фон дер Изерн Тюре не заговорил с Гутенбергом напрямую:

— Для меня было бы большой честью, если бы вы согласились взять в жены мою старшую дочь, мою любимую Эннелин.

Иоганн стоял как громом пораженный, он не мог произнести ни слова. Отец семейства предлагает ему руку своей дочери — это очень странно. Обычно предложение происходило обратным порядком. И все-таки Гутенберг знал, что знаменитая куртуазная любовь, полная пылких заверений, рыцарских ухаживаний и смутно трагического платонизма, случается лишь в стихах и в песнях трубадуров. Тайные любовники, залезающие на балконы юных красавиц, приключения, кончающиеся смертью от рук ревнивых мужей или самоубийством, обрывающим любовные узы, — все это было не более чем литература. В соответствии с канонами куртуазной любви влюбленный должен был вести себя с любимой точно так же, как вассал со своим господином. Подобно тому как эпический жанр обычно использовали, чтобы скрыть недостатки нынешних государей, их темные договоры и беззаконные дела, так и куртуазная любовь являлась сладкоречивой маской, за которой скрывались брачные договоры.

Гутенберг понял, что Густав фон дер Изерн Тюре делает ему коммерческое предложение. Даже не зная еще, чем ему придется пожертвовать согласно договору, Иоганн помнил о своей отчаянной нехватке денег. И вот, с обыкновенной холодностью купца, ни секунды не поколебавшись, он задал отцу Эннелин такой же прямой вопрос:

— Сколько вы предлагаете в качестве приданого?

— Восемьсот гульденов, — ответствовал Густав так, словно давно уже рассчитал эту сумму.

— Тысяча двести.

— Девятьсот.