Книги Бахмана
Шрифт:
Вряд ли.
— Алан, — медленно произнес он, — вы будете смеяться. Или нет… Беру свои слова назад, теперь я уже лучше вас знаю. Вы не будете смеяться, но… я очень сомневаюсь в том, что вы мне поверите. Я уже прошел такую стадию, и все равно это выбивает из седла: я действительно не думаю, что вы поверите мне.
Ответ Алана последовал тут же, тон — деловой, повелительный, не принимающий возражений:
— Попробуйте.
Тэд поколебался, взглянул на Лиз и отрицательно помотал головой.
— Завтра, — сказал он. — Когда мы сможем посмотреть друг другу в лицо. Тогда я попробую. А сегодня вы просто должны поверить мне на
— Тэд, когда я говорил о приводе и задержании в качестве свидетеля, я не…
— Если вы должны это сделать, делайте. Никаких обид с моей стороны не будет. Но я не скажу ничего, кроме того, что уже сказал, пока не увижу вас, независимо от того, какое вы примете решение.
Долгое молчание на том конце. Потом — со вздохом:
— Ладно.
— Я хочу дать вам беглое описание человека, которого разыскивает полиция. Я не совсем уверен, что оно точное, но, полагаю, довольно близкое. Во всяком случае достаточно близкое, чтобы дать его ребятам из полиции в Нью-Йорке. У вас есть карандаш под рукой?
— Да. Давайте.
Тэд закрыл глаза, которыми Господь одарил его лицо, и открыл тот, что Господь дал его разуму, — глаз, которым он постоянно видел даже то, на что не хотел смотреть. Когда люди, читавшие его книги, впервые встречались с ним, они всегда испытывали разочарование. Они пытались скрыть это от него, но у них не получалось. Он не обижался на них, потому что понимал, что им приходилось ощущать… По крайней мере часть этого. Если им нравились его вещи (а некоторые даже заявляли, что любят их), они заранее представляли себе его как родного брата самого Господа Бога. А вместо Господа Бога перед их взорами оказывался начинающий лысеть тип, шести футов и одного дюйма ростом, в очках и с дурной привычкой натыкаться на все предметы. Они видели перед собой мужчину с вполне заурядным волосяным покровом и двумя отверстиями в носу — точь-в-точь, как у них самих.
Чего они никак не могли увидеть, так это третьего глаза внутри его черепной коробки. Этот глаз, тускло мерцающий в темной его половине, на той стороне, что всегда была в тени… Это было подобно Богу, и он был рад тому, что они не могли его видеть. Если бы могли, он полагал, многие из них попытались бы украсть его. Да, украсть, даже если бы для этого нужно было вырезать его из плоти тупым ножом.
Уставившись во тьму, он сосредоточился на своем собственном образе Джорджа Старка — настоящего Джорджа Старка, который не имел ничего общего с фотомоделью, рекламирующей мужские пиджаки. Он искал человека — тень, беззвучно выросшую за годы; он нашел его и стал показывать Алану Пэнгборну.
— Довольно высокий, — начал он, — во всяком случае выше меня. Шесть и три, может быть, в туфлях — шесть и четыре. Волосы светлые, аккуратно и коротко стриженные. Глаза голубые. Дальнее зрение — великолепное. Для близкого пять лет назад начал носить очки — в основном, когда читает или пишет. Выделяется не благодаря своему росту, а благодаря ширине. Он не толст, но чрезвычайно широк. Размер шеи, наверно, восемнадцать с половиной, может быть, девятнадцать. Алан, он примерно моего возраста, но в отличие от меня ничуть не полинял и даже не думает полнеть. Он силен. Так выглядел бы Шварцнеггер, если бы немного спустил
Он родился в Нью-Гемпшире, а после развода своих родителей переехал с матерью в Оксфорд. Миссисипи, где она выросла. Большую часть жизни он провел там. В молодые годы у него был такой акцент, словно он приехал из Догпетча. В колледже многие смеялись над его акцентом — не открыто, разумеется, открыто над таким парнем смеяться не станешь, — и он потратил много сил, чтобы избавиться от него. Полагаю, теперь акцент в его речи можно услышать, лишь когда он по-настоящему распсихуется, а, на мой взгляд, люди, заставившие его распсиховаться, часто уже не способны давать потом свидетельские показания. У него короткий запал. Он агрессивен. Склонен к насилию. Опасен. По сути дела он активный психопат.
— Какого чер… — начал было Пэнгборн, но Тэд не дал ему продолжить.
— У него сильный загар, а поскольку блондины обычно так хорошо не загорают, это может быть важным признаком при опознании. Большие ноги и руки, плотная шея, широкие плечи. Лицо… Похоже, сделано кем-то одаренным, но… как бы вырублено в спешке из очень твердого камня.
И последнее: он может водить черный «торнадо». Не знаю, какого года выпуска. Во всяком случае модель — одна из старых, у которых полно ржавчины под капотом. Черный. Номера могут быть из Миссисипи, но он, наверно, поменял их, — Тэд помолчал, а потом добавил: — На заднем бампере наклейка. На ней написано: «КЛАССНЫЙ СУКИН СЫН».
Он открыл глаза.
Лиз уставилась на него, лицо у нее было белое, как бумага.
На другом конце линии молчали.
— Алан? Вы не…
— Одну секунду, я записываю. — Еще одна пауза, покороче. — Ладно, — наконец сказал Пэнгборн, — я усек. Все это вы могли сказать, а кто этот тип, как вы с ним связаны и откуда его знаете — сказать не можете?
— Я не знаю, но я попытаюсь. Завтра. Так или иначе, его имя никому сегодня не поможет, потому что он пользуется другим.
— Джордж Старк.
— Ну, может он уже так свихнулся, что называет себя Алексисом Машиной, но я сомневаюсь в этом. Да, я думаю, Старк, — он попытался подмигнуть Лиз. Не то, чтобы он в самом деле полагал, что настроение можно поднять подмигиванием или еще чем-нибудь в этом роде, и все же он попытался. Но в результате лишь моргнул обоими глазами, как сонный филин.
— И у меня нет способа убедить вас продолжить разговор сейчас? Сегодня?
— Нет. У вас его нет. Извините, но это так.
— Хорошо. Я свяжусь с вами, как только смогу, — и он повесил трубку, повесил резко, без всяких «спасибо» и «до свидания». Раздумывая над этим, Тэд пришел к выводу, что он и впрямь не заслужил «до свидания».
Он тоже повесил трубку и подошел к жене, которая сидела как статуя и не отрывала от него глаз. Он сжал ее ладони — очень холодные — и сказал:
— Все будет нормально, Лиз. Я клянусь тебе.
— Ты расскажешь ему про трансы завтра? И про щебет птиц? Как ты слышал его, когда был мальчишкой и что это тогда означало? Про то, что ты написал?
— Я расскажу ему обо всем, — сказал Тэд. — А что он сочтет нужным передавать другим… — Он пожал плечами, — это ему решать.
— Так много, — произнесла она слабым голосом, по-прежнему не отрывая от него глаз, словно была просто не в силах этого сделать, — Тэд, ты знаешь так много о нем… Откуда?