Книги крови III—IV: Исповедь савана
Шрифт:
Ее сердце забилось еще быстрее. Этот ритм, глубоко скрытый в ее теле, возбудил его. Все оттуда — и жизнь, и огонь.
— Отдай мне сердце, — проговорил он.
— Исайя!
Но на крик никто не пришел Джером не дал ей возможности крикнуть второй раз: он прыгнул на нее и зажал ей рот рукой. Она обрушила на него град ударов, но боль лишь питала пылавший внутри огонь. Пламя полыхало все жарче, и каждая пора служила выходом для него, горящего в животе, в голове, в мошонке. Внушительные размеры женщины не помешали Джерому. Он прижал ее к стене — удары ее сердца громом отдавались у него в ушах — и начал осыпать поцелуями шею, одновременно срывая одежду, чтобы высвободить грудь.
— Не кричи, — сказал он, стараясь говорить убедительно, — Я не
Она покачала головой и сказала ему в ладонь:
— Не буду.
Он отнял руку от губ женщины, и она несколько раз отчаянно глотнула воздух. «Где же Исайя, — думала она. — Наверняка где-то поблизости». Она опасалась за свою жизнь — у насильника так горели глаза! — поэтому оставила всякие попытки сопротивления и позволила ему делать, что он хочет. Страсть мужчины, как; она знала по собственному богатому опыту, легко истощалась. Сначала они клянутся перевернуть небо и землю, а через полчаса становятся вялыми, как тряпка. В любом случае она сумеет вынести его воспаленную страсть. У нее бывали клиенты и похуже. Что касается его члена, который он вводил в нее все глубже, — в нем не было ничего необыкновенного.
Джером хотел добраться до ее сердца, хотел увидеть его, хотел купаться в теплой крови. Он просунул руку ей под груди и почувствовал, как сердце колотится под его ладонью.
— Понравилось, а? — спросила женщина, когда он прижался к ее груди. — Не тебе одному.
Он впился пальцами в ее кожу.
— Осторожнее, милый, — попросила она, заглядывая ему через плечо в надежде увидеть Исайю. — Помягче. У меня нет другого тела.
Джером не ответил. Ногти его окрасились кровью.
— Не делай этого, — сказала она.
— Ему нужно наружу, — ответил он, зарываясь все глубже, и тут до нее внезапно дошло, что это не любовная игра.
— Прекрати! — крикнула она, когда он начал терзать ее.
Внизу, неподалеку от дома, Исайя уронил кусок только что купленного французского кекса и побежал к двери. Уже не в первый раз любовь к сластям заставляла его покинуть пост. Но если он не поторопится, этот раз станет последним. С лестничной площадки доносились ужасные звуки. Он взбежал по ступенькам. Сцена, представшая перед его глазами, была гораздо хуже, чем он мог вообразить. Какой-то тип прижал Симону к стенке, а из-под их тел текла кровь. Он не мог понять откуда.
Исайя завопил Насильник с окровавленными руками отвлекся от своего занятия и увидел гиганта в униформе. Джерому понадобилось несколько секунд, чтобы оторваться от женщины, и гигант успел подскочить к нему. Исайя схватил мужчину и оттащил прочь. Симона, всхлипывая, скрылась в своей комнате.
— Проклятый ублюдок! — воскликнул Исайя, награждая пришельца градом ударов.
Джером слабо отбивался. Но он горел и ничего не боялся. Опомнившись, он накинулся на парня, точно разъяренный бабуин. Исайя, застигнутый врасплох, потерял равновесие и упал на одну из дверей, под его весом открывшуюся внутрь. Он ввалился в тесный туалет и ударился головой о край унитаза. Все это совершенно сбило его с толку. Он лежал на окрашенном линолеуме и слабо постанывал, ноги его были широко раздвинуты. Джером слышал, как кровь пульсирует в венах мужчины, ощущал сладкий запах его дыхания, и это призывало его остаться. Но инстинкт самосохранения подсказывал, что надо уходить. Исайя уже пытался подняться. Прежде чем он встал с пола, Джером повернулся и сбежал по ступенькам.
Когда он вышел, уже наступили сумерки. Он улыбнулся. Улица желала его больше, чем женщина на площадке, и он готов был подчиниться этому желанию. Он смотрел на булыжник под ногами; восставшая плоть все еще распирала его штаны. Он слышал, как за спиной топает по ступенькам гигант. Огонь все еще пылал, охватывал ноги Джерома, и он побежал по улице, не заботясь о том, преследует ли его человек со сладким дыханием. Прохожие, привыкшие ко всему в наш бесстрастный век, не слишком удивлялись появлению заляпанного кровью сатира. Некоторые показывали на него пальцами и думали,
Возможно, он набрел на уличный рынок случайно. Более вероятно, что слабый ветерок донес до него манящие запахи мяса и фруктов. Узкий пролет был заставлен прилавками, забит покупателями и продавцами. Джером радостно углубился в толпу, терся о чьи-то бедра и ягодицы. Везде, куда ни кинешь взгляд, он видел человечью плоть! Он и его член едва поверили в такую удачу.
Он услышал, как за его спиной закричал Исайя. Он ускорил шаги, направившись туда, где толпа была плотнее, чтобы затеряться в жаркой массе людей. Каждый контакт вызывал болезненный экстаз. Каждый оргазм — они наступали один за другим, когда он проталкивался сквозь толпу, — был сухим спазмом боли. Болела спина, болела мошонка. Но это ничего не значило: его тело превратилось в подставку для одного-единственного монумента — пениса. Голова — ничто, разум — ничто. Руки существовали лишь для того, чтобы притянуть к себе любовь; ноги — чтобы вести требовательный член туда, где он найдет удовлетворение. Он представлялся самому себе ходячей эрекцией. Мир жаждал его. Плоть, камень, сталь — его влекло все.
Неожиданно, вопреки его желанию, толпа поредела Он вышел через калитку рынка и оказался на узкой улочке. Солнце пронизывало лучами проемы между домами и усилило огонь желания. Джером уже хотел вернуться в толпу, когда почувствовал запах и увидел нечто, заинтересовавшее его. Неподалеку три молодых человека, все без рубашек, стояли посреди контейнеров с фруктами — в каждом ящике по дюжине корзиночек с клубникой. Год выдался урожайным, а на жаре плоды быстро начинали портиться и гнить. Трое рабочих ходили вдоль груды корзинок, выбирали хорошие фрукты и кидали гнилье в сточную канаву. Запах в узком переулке сгустился чрезвычайно сильно, в воздухе стоял такой сладкий дух, что любому прохожему стало бы плохо. Но Джером потерял всякую брезгливость и отвращение. Мир — это мир как он есть, и Джером принял его, как при венчании, к добру или к худу. Он зачарованно наблюдал это зрелище: потные сортировщики фруктов залиты лучами солнца, их руки, ноги, тела заляпаны алым соком, воздух гудит от насекомых, а в сточной канаве вырос целый курган гниющих фруктов. Поглощенные своей малоприятной работой, сортировщики поначалу не заметили его. Потом один из троих поднял голову и увидел странное существо, наблюдавшее за ними. Он усмехнулся, но усмешка сошла с лица, едва он увидел глаза Джерома.
— Какого черта?
Остальные двое тоже оторвались от работы.
— До чего сладко, — сказал Джером.
Он чувствовал, как стучат их сердца.
— Погляди-ка на него, — сказал самый младший, указывая на ширинку Джерома. — У него стоит.
Они неподвижно стояли в солнечном свете, и он тоже замер, а осы гудели над грудой фруктов, и в голубом небесном проеме между домами пролетали птицы. Джером хотел, чтобы этот миг длился вечно. Остатки его разума считали, что он попал в рай.
И тут прекрасный сон кончился. Он почувствовал, как за его спиной появилась тень. Один из сортировщиков бросил корзинку, гнилые фрукты рассыпались по гравию. Джером нахмурился и обернулся. Исайя нашел его на этой улице. В одну короткую секунду сверкнуло лезвие, и Джером почувствовал боль в боку, куда ударил нож.
— О боже! — сказал молодой человек и побежал.
Два его брата, не желая быть свидетелями расправы, задержались лишь на миг и последовали за ним.
Боль заставила Джерома вскрикнуть, но никто на рынке его не слышал. Исайя вытащил лезвие, и вместе с лезвием вышел жар. Он вновь замахнулся для удара, но Джером быстро отпрянул и миг спустя уже пересекал улицу. Его противник боялся, что крики жертвы привлекут нежелательное внимание, и быстро пустился в погоню, чтобы закончить начатое. Но асфальт был скользким от гнилых фруктов, и пропасть между противниками все увеличивалась.