Книги стихов
Шрифт:
но и с младенцами Ты дружен,
вмещающийся в колыбель.
Искатель я, моя Ты цель.
Не знаю, древний или новый
пастух, чье стадо из перстов,
от взоров чуждых на покров
надеющийся, но готовый
восполнить все Твои основы:
сам без Тебя я не готов.
Заходит солнце и в собор,
чьи стены – образы святые
дев, старцев, празднично златые
и царские
крыла, которым верен взор.
Между колоннами притвор,
стена в светящихся иконах,
и камни, как на горных склонах,
возносят в серебре свой хор,
чтоб в царских просиять коронах
в безмолвной красоте с тех пор.
Бледна, как меркнущий закат
в голубизне ночей,
Жена, хранительница врат,
которой Ты был вечно рад;
Она вокруг Тебя, как сад
В сиянии лучей.
А купол Сыном озарен,
Он Твой небесный клад.
Благоволи взойти на трон
и тронь мой робкий взгляд.
Я здесь паломник и в гробу,
в неведомом краю.
Ты камень у меня во лбу.
Жечь семь свечей не устаю,
чтоб видеть Божьему рабу
на образах свою судьбу,
как родинку Твою.
Я понял, с нищими казнясь,
что, ветер, Ты не стих;
они качаются, клонясь,
от веяний Твоих.
Крестьянин старый с бородой;
он как Иоахим,
объятый тьмою вековой
за родовою чередой,
но проявился образ Твой,
еще не тронутый молвой
со всеми в нем и с ним.
Как Ты веков ни трать,
Твой дух – начало всех начал;
Тебя крестьянин замечал,
и подбирал, и расточал,
чтоб снова собирать.
Как на винограднике, где гуще
лозы, прячется шалаш,
меж Твоих ладоней малой кущей
я таюсь, я ночь Твоя и страж.
Не чета смоковнице бесплодной,
мрамору земли перечить рад,
сколько урожаев ежегодно
Ты приносишь, дивный сад;
Небо средь ветвей благоуханно.
Ты меня не спросишь, как я тут…
Лишь Твои глубины неустанно
ввысь живыми соками текут.
С несотворенным Бог говорит,
молча из тьмы ему путь озарит.
Начало нашего естества
речь Божья туманная такова:
Ты побудь в Моей глубине,
где я с тобою наедине
в твоей броне;
За всеми вещами ты в огне;
тенью твоею при ясном
оденусь Я не напрасно.
Все, что прекрасно и что ужасно,
твоя через мир дорога, —
лишь пребыванье
в ближней стране,
жизнь – ей названье,
где упованье
вплоть до итога.
Дай руку Мне.
Был я средь иноков, средь изографов, средь иереев,
историю изобразивших руинами рун;
виделся мне средь суглинков, сугробов и суховеев
Ты, христианства шумный канун
в девственных дебрях.
Я Тебя опишу, с Тебя благовествую,
без орехотворки, чернилами, соком древесным,
жемчугами Твой образ к листам прикрепляя тесным,
чтобы вышел Он трепетным, но телесным,
а Ты Свой образ перерастаешь вслепую.
Я хочу лишь в Тебе для вещей находить названья,
их деяния запишу на полях страницы.
Ибо Ты почва. Лету Твоему нет границы.
Ты существуешь, ближних и дальних сближая,
кто глубже пашет, кто сеет, кому земля не чужая,
но Ты почти не чувствуешь урожая,
и что Тебе поступь сеятеля, жнеца и жницы.
Темный устой, Ты дай постоять оплотом,
подари еще один час городским высотам;
два часа удели обителям и соборам,
пять часов ниспошли всем тем, кто кается хором;
семь часов предоставь полевым работам,
пока не станешь Ты лесом, водой, глухоманью
в час устрашающих смут,
пока Твой образ несовершенной данью
вещи Тебе не вернут.
Ты дай мне вещи долюбить, их временную вереницу,
далекий Ты, взыскательный итог.
Седмицу дай мне, лишь седмицу!
Седьмую допишу страницу
я, семикратно одинок.
Старея не по дням, а по часам,
сотрудник Твой, над книгою согбенный,
в конце концов постигнет: пишешь Сам
Ты, Сокровенный.
Я, как дитя, проснувшись в ночь,
уверен, что, скорбя,
когда дышать и жить невмочь,
увижу я Тебя.
Но как постичь Твои черты?
Глубок и отдален,
Ты есть лишь Ты, лишь Ты, лишь Ты
в дыхании времен.
И муж, и отрок я в одном-
единственном лице,
в круговороте вековом
Сокровище в кольце.
Творящий, будь благословен!