Книги XX века: русский канон. Эссе
Шрифт:
Тон делает музыку. Тон этого романа создает центральный герой. Рассказывая о нем уже после написания книг, соавторам пришлось прибегнуть к строй писательской риторике: независимости Остапа Бендера от породивших их авторов.
Дело не только в том, что убитого в конце первого романа персонажа во второй книге пришлось оживить. Уже в ДС герой повел себя по-хозяйски. «Остап Бендер был задуман как второстепенная фигура, почти что эпизодическое лицо. Для него у нас была приготовлена фраза, которую мы слышали от одного нашего знакомого биллиардиста: “Ключ от квартиры, где деньги лежат”. Но Бендер стал постепенно выпирать из приготовленных для него рамок. Скоро
Точно так же, согласно легенде, Пушкин удивлялся Татьяне, которая, вопреки его воле, неожиданно выскочила замуж, а Л. Толстой вспоминал этот сюжет в связи с тем, что в одной из глав «Анны Карениной» Вронский так же вдруг, совершенно независимо от его воли, начал стреляться.
Один современный писатель (А. Битов) делит героев на родных и двоюродных и различает их «родом узнавания»: двоюродных автор, как правило, видит и пишет со стороны, а родных (будь они хоть трижды отрицательные) – изнутри, с пониманием, а значит, с неизбежным сочувствием.
Читатели и интерпретаторы неизбежно наталкиваются на парадокс. Герой, не брезгующий (особенно в первой книге) не только жульничеством (дань, собранная с членов «Союза меча и орала»), но и мелким воровством (ситечко Грицацуевой), оказывается самым обаятельным и привлекательным, какие бы логические доводы против него ни возникали.
В традиционных советских объяснениях все было ясно. Бендер презирает мещан, издевается над ними, что следует одобрить. Но он – жулик, антиобщественный элемент, не хочет строить социализм, поэтому и терпит вполне закономерное крушение.
«Плохо еще и то, что самым симпатичным человеком в Вашей повести является Остап Бендер. А ведь он же – сукин сын», – объяснял соавторам А. Фадеев, возражая против печатания романа отдельным изданием (19 февраля 1932 г.).
Но ведь и Набоков, оправдывающий соавторов и выделивший эту книгу в советской литературе (а он мало кого похвалил), отнесся к Бендеру не менее резко, назвав его в интервью «негодяем и авантюристом» (сентябрь 1967 г.).
Постепенно стрелка качнулась в другую сторону. Для автора пионерской работы, резко изменившей угол зрения на дилогию, Бендер уже – «веселый и умный человек, вместе с нами наблюдающий общество, сложившееся в начале 1930-х гг., и вместе с нами смеющийся над этим обществом», «интеллигент-одиночка и индивидуалист, критически относящийся к окружающему его миру», «моральный победитель» (Я. С. Лурье. «В краю непуганых идиотов», 1982).
Позднее появились более неожиданные и обязывающие параллели. «Плут и авантюрист Остап Бендер – абсолютно благородный и порядочный человек. Вот это и есть его основное расхождение с Советской властью – неблагородной и непорядочной». – «Он человек с аллергией на запах крови, на все виды насилия…» – «Мое мнение, что оба они – и Остап Бендер, и доктор Живаго – родные братья, русские интеллигенты. Они по одну сторону» (Ю. Вознесенская. «Дело гражданина Бендера», 2005).
Если это и преувеличение, то оно вырастает не на пустом месте. Парадокс Бендера – частный случай эстетической коллизии хотели сказать – сказалось.
Безусловно, Ильф и Петров, в отличие, например, от Булгакова, были сторонниками нового мира, утвердившегося в России после революции. Воронья слободка и «Геркулес», нэпманы и бюрократы изображались ими если не с сатирической злостью,
Непосредственно в двух романах герой проживает всего несколько месяцев (у Ильфпетрова время, как у Пушкина, рассчитано по календарю): с апреля по октябрь 1927 года и лето – осень – зиму 1930 года. Но, в отличие от довольно полной характеристики некоторых других персонажей, Остап – человек почти без биографии. Его жизнь за пределами романного времени и даже в трехлетие между действием «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» представлена лишь в обрывочных деталях, которые с трудом складываются в цельную картинку.
Даже возраст его установить непросто. Если верить «Двенадцати стульям» («Обо мне написали бы так: “Труп второй принадлежит мужчине двадцати семи лет”»), герой – ровесник века. В «Золотом теленке» он внезапно становится на три года старше: «Мне тридцать три года, – поспешно сказал Остап, – возраст Иисуса Христа…» (Судя по «Стульям», ему должно быть всего тридцать.)
Герой рано потерял родителей, много скитался, мелко жульничал, ненадолго попал в московскую тюрьму. Но его участие в ключевых событиях эпохи остается непроясненным. Он появляется в Старгороде, чтобы ринуться в погоню за бриллиантами, как чертик из табакерки.
Но очевидно (это было замечено многими), что более всего герой меняется в промежутке между двумя романами.
В «Двенадцати стульях» перед нами все-таки – мелкий, обаятельный жулик, ищущий пропитания и легко обводящий вокруг пальца столь же мелких людей – грезящих о старой жизни старгородских обывателей, ограниченную, знающую лишь тридцать слов девицу, голубого воришку Альхена и торжествующего графомана Ляписа. Он, в общем, не догадывается о планах недалекого Воробьянинова, в котором при приближении сокровищ просыпается убийца. Герой чтит уголовный кодекс, но не брезгует мелкими шалостями: женится на пылкой вдове, ворует у нее же ситечко и стул, целую неделю пьянствует, так что винные яблоки на его костюме превращаются «в одно большое радужное яблоко».
В «Золотом теленке» словно происходит второе рождение. Бендер приобретает значительность и какую-то внутреннюю затаенную психологическую жизнь, которая лишь изредка вырывается на поверхность: «– Молоко и сено, – сказал Остап, когда “Антилопа” на рассвете покидала деревню, – что может быть лучше! Всегда думаешь: “Это я еще успею. Еще много будет в моей жизни молока и сена”. А на самом деле никогда этого больше не будет. Так и знайте: это была лучшая ночь в нашей жизни, мои бедные друзья. А вы этого даже не заметили» (глава VII. «Сладкое бремя славы»).
Столь сентиментально-расслабленным и романтически-возвышенным Остап «Двенадцати стульев» не был никогда.
Вообще, в «Золотом теленке» фабульная скорость замедляется, и это позволяет представить персонажей объемнее. Балаганов, Паниковский, Козлевич – уже не однозначные типы, а полноценные характеры. Они раскрываются с разных сторон, а жизнь Паниковского рассказана до конца, включая совсем не смешную сцену смерти.
И главным оппонентом-конкурентом Остапа становится уже не забавный розовый воришка, а персонаж омерзительно-страшный: «На передний план, круша всех и вся, выдвинулось белоглазое ветчинное рыло с пшеничными бровями и глубокими ефрейторскими складками на щеках». Александр Иванович Корейко – «ворюга, он же кровопийца» (ведь пропавший состав с хлебом для голодающих Поволжья мог спасти сотни людей).