Книжка про Гришку
Шрифт:
Извините за беспокойство
Дядя Федя и дядя Павел сидели у печки, чистили карасей. Они, пока Гришка от козла по деревне бегал, домой возвратились.
— Кто был прав? — спрашивал дядя Федя.
— Ты, Фёдор. Но ничего. Трифона всё равно жарить нельзя.
— И не нужно ни в коем случае, — пробурчал дядя Федя.
Огонь в печке прижался к поду, затем вспучился и вытолкнул в комнату клубок горького дыма. В трубе засмеялся кто-то и закричал:
— Трифона только мариновать! Эх, любил я Трифонов маринованных…
Показалось Гришке —
Дядя Федя и дядя Павел вскочили. Дядя Федя ответил в печку, отчего борода его опалилась:
— Не раз уже Трифона мариновали. А он всё живой. И не дастся!
В трубе зашумел смех. По крыше топот пошёл.
— Сокрушу! Ух, у меня характер. Ну, Гришка, попался!
А Гришка в избе сидел.
Дядя Федя и дядя Павел посмотрели на него удивлённо.
— Объясни, пожалуйста, что происходит, — потребовал дядя Федя. Но его вопрос был заглушён звуком падения тел, треском забора, грохотом корыта, к забору прислонённого, лязгом ведёрной дужки, а также воплем:
— Ух, набезображу! Где этот, которого я боднул?
В окне показался козёл. Ногами на подоконник влез.
— А, голубчики. Чую. Это вы собираетесь Трифона, моего друга любезного, жарить и мариновать? Я у вас всё тут раскокаю. Отдышусь только.
— Неужели раскокаешь? — спокойно спросил дядя Федя.
— Непременно раскокаю, — подтвердил козёл мерзким голосом. Он даже попытался в окно пролезть и, возможно, пролез бы.
Но тут в открытую дверь вошёл участковый милиционер товарищ Дудыкин, отдал честь и сказал:
— Извините, товарищи бывшие партизаны, я пришёл пригласить вас, чтобы вы рассказали нашему личному составу о геройских делах партизанского отряда товарища Гуляева… А это, простите, кто? — Милиционер товарищ Дудыкин взял со стола ножницы и обстриг майку, которая зацепилась козлу за рога.
Козёл её тут же сжевал. Нахально заявил, что ещё ни разу в жизни не встречалась ему такая невкусная майка, и, промигавшись, уставился на участкового милиционера.
— А-а… — сказал он, осознав, кого видит перед собой. Здравствуйте, дорогой товарищ Дудыкин. — Потом перевёл глаза на дядю Федю и дядю Павла. — Пардон! У меня же глаза занавешены были. Карасиков чистите?.. Трифона не видали?.. Извините за беспокойство, пойду с Трифоном побеседую. Один он меня жалеет.
Улыбнитесь мне в ответ
Отойдя от дяди Фединого дома на порядочное расстояние, козёл Розенкранц сказал:
— Ну их всех, надоело! — И тут же подумал: «Кого же я на крыше боднул? По тяжести веса — не Гришку».
Козёл прозывался именно так — Розенкранц. Прилепил ему эту кличку художник-живописец Мартиросян. Художник был наполовину армянин, наполовину русский. Хоть из этого обстоятельства и не следует ничего особенного, но художник Мартиросян очень любил деревню Коржи. Жил тут подолгу, а в Ереван ездил один раз в два года — проведать свою старую тётушку Карине.
— Эх! — сказал козёл. — Кого бы пихнуть?
Солнце раздражало козла. Тёплый ветер раздражал козла. Свободная суетливая жизнь кур, клюющих по всей деревне, раздражала козла. Курицы были развязные. Никому из животных дорогу не
— Жалкие подражатели, — выразился козёл, глядя на кур. — Ни полёта от них, ни голоса — одна курятина… А этого мальчишку Гришку я сначала в грязи вываляю, потом с мостика в речку столкну. Пусть помнит козла Розенкранца. Над поварихой Марьей Игнатьевной я бы тоже какое-нибудь озорство учинил. Не будет меня борщом обливать…
Козёл Розенкранц поскакал к столовой. Там, как войдёшь, прямо в сенях прилавок. За прилавком пиво в бочках, привезённое из города Боровичи. В сенях исключительная теснота и толчея. Приезжие, а также местные люди, получив пиво, спешат на крыльцо, на воздух.
В жару все пиво пьют, кроме детей, шофёров и самых старых старушек. Все сдувают пену и сладко крякают, предвкушая утоление жажды. Дети, шофёры и самые старые старушки пьют квас и фруктовую воду.
Но вот один шофёр, парень в цветочной рубахе, который надеялся провести в Коржах смазку и профилактику, вышел на крыльцо с пивом.
— Угостите, — сказал ему козёл Розенкранц.
— Перебьётесь. Проваливайте! — сказал парень.
— Вы у нас в первый раз?
Парень ответил неопределённо.
— Я на ваших колёсах покрышки проковыряю, — объяснил козёл. — Так сказать, для знакомства.
— Видал я таких ковыряльщиков! — Парень раздвинул плечи, дав этим понять нечто, как он полагал, для любого козла вразумительное.
Тут вышел другой шофёр, молодого шофёра приятель.
— Не связывайся, — сказал. — Это же Розенкранц. Все его угощают связываться не хотят. На, Розенкранц, пей.
— Спасибо. У вас квас. — А молодому шофёру в цветочной рубахе козёл намекнул: — Плечи у вас раздвигаются, как баян. Ну и что? Даже на раздвижных плечах не поедешь. Улыбнитесь мне в ответ — вашим покрышкам крышка. — И пошёл, развязно насвистывая.
Чего же смеяться
Пошёл козёл Розенкранц обдумывать свой предстоящий хулиганский поступок. Залез под старую телегу возле кузницы, заросшей крапивой и лопухами, поскольку кузница была бездействующая. Остался в ней от бывшей горячей работы лишь слой земли, чёрной от угля и окалины, разрушенный горн да устойчивый кузнечный запах.
«Посплю, — подумал козёл. — Сначала подремлю одним, потом подремлю другим глазом, чтобы всё-таки видеть происходящее».
Собаки бегают. Куры бегают. Кошка по забору крадётся, воробья Аполлона Мухолова схватить хочет. Аполлошка, стреляный воробей, улетел. Дети бегают. Дачники ходят. Некоторые с собаками. Колхозники на открытой машине поехали работать.
Захотелось козлу Розенкранцу работать.
«Чего это я не работаю? — подумал он. — Если бы работал, я бы, может, бригадиром сделался. Или бы в армию меня взяли. Если бы в армию козлов брали, я бы командиром сделался. Ходил бы впереди войска… Только шиш не берут козлов в армию».