Книжка с настроением
Шрифт:
Склоненных живописно к тыну из ольхи,
Могла бы, только сердце жутко зябнет
От перетертых мук до пепельной трухи.
Стою, вдыхая одинокой птицей
Весенний эликсир, как смертоносный яд, —
Этюд былой любви не повторится,
Хотя без изменений листья шелестят.
Да, манит, в меланхолию толкая,
Как в черный пруд, где лотосов растаял след,
Но не найти, на вёсны не взирая,
Мне ни в одном
И оттого не радостно, а грустно
В молочном облаке из нежных лепестков
Разглядывать волшебное искусство
Перерождения уныния в восторг,
Искать как тень под царским цветом яблонь
Возможность стрелки на часах сорвать с резьбы,
Чтоб кораблями возвратились в гавань
Мечты с круизов по превратностям судьбы.
Когда любовь уйдет в ненастный поздний вечер,
По всем законам лирики начнется серый дождь,
И грусть по каждой клеточке,
По капиллярной сеточке
Наполнит тело холодом с макушки до подошв.
Я сяду на диван — обнимет плед в квадратик —
Традиционный атрибут томительной хандры…
И разберу по ниточке,
Как гвозди на калиточке,
Причины медно-ржавые сквозной в душе дыры.
Захочется реветь и боль смывать слезами,
Наполеон с орешками, в полоску мармелад,
И под дождем без зонтика
Я в магазин «Экзотика»
За вкусным настроением пойду с собой вразлад.
Домой вернусь с вином уже совсем другая —
На мелодраму старше став за горькой ночи треть…
И буду по минуточке,
По зернышку, как уточке,
Давать возможность разуму разлукой отболеть.
Явилась. Яркая, роскошная… Блондинка!… Фея!…
Из аксамита платье… Царская походка… Хороша!
Смеялась, глазками стреляла и, слегка краснея,
Искала в соловьиных рощах и в утиных камышах
Его — распутного, непостоянного, как ветер,
Потерянного в колосистой ржи и в разноцветье трав,
Вдоль рек и в смешанных лесах… Но не был ей заметен
Ни малый след — ни тени Лета посреди сухих дубрав.
Отчаялась, и дождь заплакал, жалобно мурлыча,
Как черный кот над тем, что не пушист, не бел и не любим…
Не золотая Осень — дева старая в обличье
Горбатой нищенки рукой
Горели ягоды рубинами на фоне стужи…
А Осень зябла в серости, не в силах успокоить боль…
В лохмотьях, невеселая… Он больше ей не нужен.
Увяло тело, как цветок… а все могло бы быть… Могло ль?
В карминовой карете королева Осень
Над карамельным краем кружит журавлём.
Караты зорь рубиновых сжигают просинь,
И вечер смотрит кареглазым октябрем
На коромысла золотых кленовых листьев
Меж прутьями коричневых каркасных свай,
И на рябиновые кегельные кисти,
Сбиваемые криком караульных стай.
Карибские узоры кружевом на мяте
Мерцают и горят с кристаллами росы.
Коралловый паслён в порывистых объятьях
Роняет краски карнавальной красоты
На вьющийся ковер каракулевой степи,
Покаранной стеклянным солнцем за кутёж
И выцветшей до бронзы корабельной цепи,
До платины капризных неумытых звезд.
Все краски октября в одном пейзаже ярки:
Корица и янтарь, шафран и терракот.
С размахом царским Осень делает подарки…
Чтоб помнили о ней и ждали целый год.
Обветшалыми стали волшебные крылья,
Только серые тряпки да ржавый каркас…
Не летит, а с трудом волочится по пыльной
Вдохновений тропе с моей Музой Пегас.
Хоть на гуще кофейной, хоть к зеркалу свечку —
Не видать просветленья, гадай не гадай.
Не в ромашковом поле — у высохшей речки
Шьет эпистолы Муза трагедии в дань.
В них ни розовых зорь, ни хмельных поцелуев,
Лишь тревожная бледность пожухлой степи,
Пустота; с меланхолией Муза горюет,
Что без крыльев Пегас никогда не взлетит.
Рафинадом растаяли в омуте мыслей
Страсть былая и ворох восторженных слов —
Она тоже слаба, ей уйти б по-английски,
Но превыше всего к стихотворству любовь.
Пусть и радостных чувств обрисовкой не блещет,
Монологи минорной мелодией жгут…
Моя Муза из рода настойчивых женщин —
То стихи вышивает, то конский хомут.
Крылья ношей до слез бесполезной сорвала,