Книжная лавка
Шрифт:
– Ты как? – снова спрашиваю я.
– Нормально. – Он улыбается и смотрит мне в лицо. – Ты же знаешь, мне иногда нужно немного успокоиться… так легче…
– Легче? В каком смысле?
Ларс похлопывает себя по груди, задевая теплыми пальцами мою руку.
– Сердцу легче.
Притягивает меня поближе и шепчет:
– Ты же знаешь, родная.
Несколько мгновений мы оба молчим. Я внимательно наблюдаю за Ларсом, пока его дыхание успокаивается.
– Мне было хорошо, – говорю я, – так… приятно.
Тут же морщусь от своих слов. Ларс,
– Ты так бурно отвечала, будто мы сто лет этим не занимались. Хотя прошло всего несколько дней…
Он задумчиво смотрит на меня. «Ох, если бы ты знал», – думаю я. А сама говорю:
– Ну, иногда мне очень не хватает близости.
Кто-то неуверенно стучит в приоткрытую дверь. Раздается тихий голосок:
– Я постучал. Как вы говорили. Я вспомнил и постучал.
Ларс улыбается:
– Заходи, приятель.
Дверь открывается полностью, и в комнату проскальзывает взъерошенный Митч, подходит к кровати и останавливается рядом со мной.
– Уже семь утра, – сообщает он.
– Ну да.
Ларс бросает взгляд на будильник, стоящий на тумбочке.
– Я подождал, как вы меня просили.
– Молодец, – говорю я.
Не знаю, можно ли – я здесь чужая и не знаю правил, принятых в этом доме, – но мне нестерпимо хочется прижать малыша к себе. Отбрасываю одеяло и похлопываю рукой по кровати. Митч радостно забирается к нам, закутывает ноги покрывалом и обвивает руками мою шею.
– Ты уже сходил на горшок? – спрашиваю и сама себе поражаюсь: как такой вопрос вообще мог прийти мне в голову?
Митч кивает.
– Ты один проснулся? – уточняет Ларс, и Митч кивает снова. Ларс поднимается с постели. – Принеси книжку, малыш, мама тебе почитает. Да?
– Конечно, почитаю.
Я приподнимаюсь и поправляю подушки. Ларс целует меня:
– Тогда я приготовлю завтрак.
За окнами уютной спальни медленно падает снег, а я сижу на кровати с самым очаровательным малышом на всем белом свете и читаю ему книжку про разные виды транспорта.
Кажется, Митч просто без ума от машин. Любых. Самолеты, поезда, антикварные автомобили, океанские лайнеры.
– Когда я вырасту, я стану капитаном большого корабля, – гордо заявляет он. – Я буду плавать по всему миру, а вы будете путешествовать вместе со мной. В каютах первого класса.
Я улыбаюсь и обнимаю его еще крепче.
Мы изучаем историю железнодорожного транспорта. Вы знали, что первый паровой двигатель был построен в 1804 году англичанином Ричардом Тревитиком? Я вот не знала. Потом нас прерывают: дверь открывается снова, и в комнату входит Мисси.
– Папочка сказал, что завтрак почти готов, – сообщает она. Мисси кружится на месте, демонстрируя нам нарядную ночную сорочку. На груди у нее красуется аппликация – принцесса в желтом платье.
Девочка тянется ко мне за поцелуем. Послушно чмокаю подставленную щеку и спрашиваю:
– Как тебе спалось в новой сорочке?
Господи, откуда я это знаю?!
Мисси
– Сладко-сладко! Она такая уютная! Я проснулась ночью, а принцесса была со мной, прямо на животике, и я тут же опять заснула. – Мисси порывисто обнимает меня: – Спасибо, мамочка. Ты самая лучшая швейка на свете!
– Швея, – поправляю я.
Вот только швея из меня никудышная. Последний раз я шила в школе на уроках труда, а это было больше двадцати лет назад. С тех пор мне приходилось иметь дело только с оторванными пуговицами. Но в этой жизни я, кажется, сама сшила детскую ночную сорочку (или по крайней мере закрепила на ней аппликацию). Интересно, где я этому научилась?
– Давайте-ка, бегите к папе, – говорю я детям. – Скажите, я скоро приду.
Прежде чем выйти из спальни, я внимательно осматриваюсь.
Мне в глаза сразу бросается большой свадебный портрет, висящий на стене. За окном снегопад, в комнате темно, и фотографию видно плохо. Снимок черно-белый: не раскрашенный вручную, как некоторые старые фотографии, и не снятый на цветную пленку, которая так популярна в наши дни, а простой черно-белый кадр с нечетким фокусом, будто фотограф хотел смягчить все очертания. Мне на этой фотографии лет тридцать, Ларс выглядит моложе, чем сейчас, – чуть гуще волосы на макушке, чуть меньше заметен живот. На мне простое приталенное платье с короткими кружевными рукавами и юбкой средней длины. Ларс стоит немного позади и бережно обнимает меня за талию. В руках я держу букет из светлых роз – наверное, желтых или розовых – и мелких цветов гипсофилы. Невозможно понять, где мы находимся. Скорее всего, мы позировали на каком-то безликом фоне, который позволяет сделать акцент на фигурах жениха и невесты, но ничего не говорит о месте съемки.
Рядом со свадебным портретом висит еще одна черно-белая фотография – парижской улицы. Я никогда не была в этом городе – всегда хотела, но ни разу не уезжала так далеко от дома. Если вы не житель какой-нибудь сибирской глуши, вы сразу узнаете Париж по фотографии. Здесь, как и на многих других парижских снимках, на заднем плане видны кафе, станция метро и узкие улочки. К кованой решетке прислонен велосипед, на котором стоит большая плетеная корзина с цветами. По улице прогуливаются нарядно одетые мужчины и женщины, и вид у них такой, будто впереди их ждет что-то удивительное и прекрасное.
Интересно, мы провели там медовый месяц?
Я поворачиваюсь к длинному узкому комоду. Украдкой выдвигаю один ящик за другим. Они все забиты одеждой, но это не мои вещи. С возрастом мой вкус становился все более эклектичным и – какое бы слово тут подобрать?.. «Беспорядочным», – радостно подсказывает мне внутренний голос с интонациями Фриды. Я люблю яркие блузы, шарфы и украшения. С удовольствием ношу юбки и брюки, хотя порой покупатели, не говоря уже о родителях, смотрят на меня с неодобрением. «На дворе 1962 год, – заявляю я родне (конечно, я никогда не скажу такого покупателям). – Женщины меняются. Мир меняется».