Книжный вор

Зузак Маркус

Можно ли украсть счастье? Или это просто еще один адский людской фокус?

Лизель стряхнула с себя все раздумья. Она проехала мост и подстегнула Руди, велев не забыть книгу.

Они возвращались домой на ржавых великах.

Это был путь в два с небольшим километра, из лета в осень, из спокойного вечера в шумное сопение бомбежек.

ГОЛОСА СИРЕН

Вместе с небольшой суммой, заработанной летом, Ганс принес домой подержанный приемник.

– Теперь, – сказал он, – мы будем узнавать про налеты до сирен. После сигнала кукушки

по радио сообщают, какие сейчас районы под угрозой.

Ганс поставил приемник на кухонный стол и включил. Они попробовали включить его и в подвале, для Макса, но в динамиках раздавался только треск помех и разрубленные голоса.

Первый раз, в сентябре, они спали и не услышали кукушки.

Либо радио все же было не вполне исправно, либо сигнал сразу потонул в плаче сирен.

Чья-то рука тихонько потрясла спящую Лизель за плечо.

Следом возник Папин голос, испуганный.

– Просыпайся, Лизель. Надо идти.

Запутавшись в прерванном сне, девочка едва разбирала очертания Папиного лица. Единственное, что было хорошо видно, – голос.

В коридоре они остановились.

– Погодите, – сказала Роза.

В темноте они бросились в подвал.

Лампа горела.

Макс высунулся краешком из-за холстин и банок. У него было изнуренное лицо, он нервно цеплялся большими пальцами за пояс штанов.

– Надо уходить, а?

Ганс подошел к нему.

– Да, надо уходить. – Он пожал Максу руку и хлопнул его по плечу. – До встречи после налета, так?

– Конечно.

Роза обняла его, и Лизель тоже.

– До свидания, Макс.

Несколько недель назад они уже обсуждали, нужно ли всем оставаться в их собственном подвале или троим лучше ходить в подвал Фидлеров, в нескольких домах от Хуберманов. Их убедил Макс.

– Ведь вам сказали, что тут недостаточно глубоко. Вам из-за меня и без того опасно.

Ганс кивнул.

– Стыдно, что мы не можем брать тебя с собой. Просто позор.

– Уж как есть.

На улице сирены выли на дома, люди выскакивали и бежали, спотыкаясь и отшатываясь от воя. На них смотрела ночь. Некоторые отвечали ей взглядами, пытаясь разглядеть жестяные самолетики, ползущие по небу.

Химмель-штрассе превратилась в процессию стреноженных людей: каждый сражался с тем, что было у него самого ценного. У некоторых – ребенок. У других – стопка фотоальбомов или деревянный ящик. Лизель несла свои книги – между локтем и ребрами. Фрау Хольцапфель едва тянула по тротуару чемодан – выпученные глаза, семенящие ноги.

Папа, который забыл все – даже аккордеон, – подбежал к ней и вызволил чемодан из ее хватки.

– Езус, Мария и Йозеф, что у вас там? – спросил он. – Наковальня?

Фрау Хольцапфель рванулась вперед с ним рядом.

– Необходимое.

Фидлеры

жили через шесть домов. В семье их было четверо, все с волосами пшеничного цвета и славными немецкими глазами. Но главное – у них был отличный глубокий подвал. В него набилось двадцать два человека, включая Штайнеров, фрау Хольцапфель, Пфиффикуса, одного юношу и семью по фамилии Йенсон. В интересах общественного спокойствия Розу Хуберман и фрау Хольцапфель держали на расстоянии, хотя есть вещи выше мелких ссор.

Под потолком болталась одна лампочка в плафоне, было холодно и волгло. Зубастые стены скалились и тыкали в спину людей, которые стояли и разговаривали. Откуда-то просачивался приглушенный вой сирен. Их искаженный голос, как-то пробравшийся в подвал, слышали все. И хотя это заронило немалые сомнения в надежности убежища, по крайней мере, здесь люди услышат и три сирены, означающие отбой воздушной тревоги и спасение. Им не понадобится Luftschutzwart – уполномоченный по гражданской обороне.

Руди, не теряя времени, разыскал Лизель и встал рядом. Волосы у него указывали куда-то в потолок.

– Здорово, скажи?

Лизель не удержалась от ехидства:

– Да, прелесть.

– Ай, да ладно тебе, Лизель, кончай. Что плохого может случиться, кроме того, что всех расплющит или зажарит, или что там еще делают бомбы?

Лизель огляделась, оценивая лица. И взялась составлять список – кто больше всех боится.

*** СПИСОК ЛУЧШИХ ЖЕРТВ ***

1. Фрау Хольцапфель.

2. Герр Фидлер.

3. Юноша.

4. Роза Хуберман.

Глаза фрау Хольцапфель были широко распахнуты. Ее жилистая фигура гнулась вперед, а рот стал кругом. Герр Фидлер занимался тем, что спрашивал людей, некоторых – по несколько раз, как они себя чувствуют. Юноша по имени Рольф Шульц держался в углу обособленно и беззвучно разговаривал с воздухом около себя, за что-то его распекая. Руки у него намертво зацементировались в карманах. Роза едва заметно покачивалась вперед-назад.

– Лизель, – прошептала она, – поди сюда.

Она схватилась за девочку сзади, крепко сжала ее плечи. Роза пела песню, но так тихо, что Лизель не могла разобрать. Ноты рождались на выдохе и умирали в губах. Папа рядом с ними оставался спокоен и недвижен. Только раз он положил свою теплую ладонь на холодную макушку Лизель. Ты не умрешь, говорила эта ладонь, и она не врала.

Слева от Хуберманов стояли Алекс и Барбара Штайнеры с самыми младшими – Беттиной и Эммой. Обе девочки вцепились в правую ногу матери. Старший, Курт, смотрел перед собой, как образцовый гитлерюгендовец, и держал за руку Карин, которая была крохотной даже для своих семи лет. Десятилетняя Анна-Мария играла с рыхлой поверхностью цементной стены.