Кнульп. Курортник
Шрифт:
В темноте из-за кустов показался первый дом деревни со светлым фронтоном. Кнульп вдруг прошептал: "Тс-с!" - и поднял палец, и они услышали доносившуюся из деревни музыку - звуки гармоники и скрипки.
– Ну, вперед!
– засмеялась девушка, и оба прибавили шагу.
Во "Льве" танцевали четыре или пять пар, все молодежь. Кнульп их не знал. Было спокойно и прилично, никто не докучал незнакомой парочке, вставшей в ряд в начале очередного танца. Они сплясали лендлер и польку, затем на очереди был вальс, который Бербели танцевать не умела. Они смотрели
Бербели разгорячилась от танца и оглядывала маленький зал блестящими от возбуждения глазами.
– Кажется, теперь нам пора возвращаться, - напомнил ей Кнульп в половине десятого.
Она встрепенулась и сразу же погрустнела.
– Как жаль, - сказала она тихо.
– Можно побыть еще немного.
– Нет, нужно идти. Как было чудесно!
Они направились к выходу, в дверях девушка вдруг вспомнила:
– Мы же ничего не дали музыкантам.
– Да, - несколько смущенно отозвался Кнульп.
– Они заслужили уж не меньше, чем двадцать пфеннигов, но, к сожалению, дела мои таковы, что у меня и пфеннига нет.
Она засуетилась и вытащила из кармана маленький вышитый кошелек.
– Что же вы сразу не сказали? Вот двадцать пфеннигов, дайте им!
Он взял монетку и отнес ее музыкантам, затем они вышли и некоторое время стояли у входа, пока в глубокой тьме не начали различать дорогу. Ветер усилился и приносил отдельные дождевые капли.
– Раскрыть зонтик?
– спросил Кнульп.
– Нет, при таком ветре мы с места не сдвинемся. Как славно провели время! Дубильщик, а вы танцуете, как танцмейстер!
Она радостно и непринужденно болтала. Ее спутник, однако, притих, видимо, устал, а может быть, страшился предстоящего прощанья.
Внезапно она запела: "Кошу я на Неккаре, на Рейне траву..." Голос у нее был грудной и чистый, на втором куплете Кнульп присоединился к ней и так уверенно повел второй голос, так низко и красиво, что она слушала его с удовольствием.
– Ну что, тоска по дому немножко меньше?
– спросил он в конце.
– Еще бы, - засмеялась она.
– Давайте еще разок так погуляем.
– Очень сожалею, - ответил он совсем уже тихо.
– Но на этом все и закончится.
Она остановилась. Она не все расслышала, но ее поразил скорбный тон его голоса.
– Но почему же?
– спросила она с легким испугом.
– Не угодила я вам чем-нибудь?
– Нет, Бербели. Но завтра я ухожу, я взял уж расчет.
– Да что вы такое говорите? Это правда? Как мне жалко.
– Обо мне вам жалеть не стоит. Долго я бы все равно здесь не пробыл, а потом - я ведь всего только дубильщик. А вы скоро заведете себе милого дружка, самого прехорошего, и тогда вам совсем уже не придется скучать по дому, вот увидите.
– Не надо так говорить. Вы же знаете, что вы мне очень понравились, хоть вы и не мой дружок.
Они помолчали, ветер завывал им прямо в лицо. Кнульп замедлил шаг. Они были уже у моста. Наконец он совсем остановился.
–
Бербели глядела на него с искренним огорчением.
– Значит, вы всерьез говорили. Тогда я хочу вас поблагодарить. Я никогда этого не забуду. Желаю вам счастья.
Он взял ее руку и прижал к себе; затем, видя, как она смотрит на него, испуганно и удивленно, вдруг обхватил обеими руками ее голову с намокшими от дождя косами и зашептал:
– Адью, Бербели. На прощанье хочу вас только разочек поцеловать, чтобы вы меня не сразу забыли.
Она вздрогнула и попыталась освободиться, но его взгляд был добрым и печальным, и она только теперь заметила, какие красивые у него глаза. Не зажмуриваясь, она серьезно приняла поцелуй и, поскольку он медлил с рассеянной слабой улыбкой, сердечно поцеловала его в ответ.
Затем быстро пошла прочь и была уже на мосту, но внезапно передумала и возвратилась.
– В чем дело, Бербели?
– спросил он.
– Вам пора домой.
– Да, да, сейчас пойду. Вы не должны думать обо мне плохо.
– Я и не думаю.
– Я хочу спросить вас, дубильщик, как же так, вы сказали, что у вас нет денег. Вы получите еще жалованье до ухода?
– Нет, жалованья я больше не получу. Но это ничего, как-нибудь уж обойдусь, не тревожьтесь.
– Нет, нет. Что-нибудь да должно у вас быть про запас. Вот!
Она сунула ему в руку крупную монету, он почувствовал, что это не меньше, чем талер.
– Вы мне сможете отдать когда-нибудь или прислать.
Он задержал ее руку.
– Так не годится, Бербели. Не пристало так обращаться с деньгами. Подумать только, целый талер! Возьмите обратно! Нет, непременно! Вот так! Не нужно делать глупости. Вот если бы у вас была при себе какая-нибудь мелочь пфеннигов пятьдесят, я бы взял, у меня сейчас и правда ничего нет. Но не больше.
Они еще немного поспорили, и Бербели пришлось раскрыть свой кошелек, так как она утверждала, что у нее нет при себе ничего, кроме талера. Это оказалось неправдой, у нее была марка и маленькая серебряная монетка в двадцать пфеннигов, которая тогда еще имела хождение. Он согласился было взять монетку, но это ей показалось слишком мало, тогда он вообще отказался что-либо брать и хотел уйти, но в конце концов взял марку, и она опрометью бросилась бежать к дому.
При этом она все время думала, почему он не пожелал еще раз ее поцеловать. Это обстоятельство то причиняло ей огорчение, то, напротив, представлялось особенно добрым и благородным - на этом последнем она и остановилась.
Час спустя Кнульп возвратился в дом Ротфуса. Он увидел наверху в горнице свет - это значило, что хозяйка сидит и ждет его. Он даже плюнул с досады и готов был тотчас, невзирая на поздний час, уйти прочь. Но он сильно устал, на дворе собирался дождь, и неприятно было так обижать дубильщика, а кроме того, он вдруг почувствовал охоту сыграть небольшую шутку.