Княгиня Екатерина Дашкова
Шрифт:
Франция. Версальский дворец. Людовик XV и кардинал Флёри.
— Итак, цесаревна Елизавета проиграла.
— Да, сир. Судя по депеше министра Маньяна, ее кандидатура даже не обсуждалась Верховным тайным советом.
— Но это абсурд: единственная прямая и в первом поколении наследница императора Петра. Неужели при дворе не осталось партии великого императора?
— Прежде всего их нет среди верховников. И за короткий миг, пока принималось решение об избрании, они
— То есть не представляли реальной силы. Возможно. Предположить кончину столь юного монарха было действительно сложно. Но цесаревна Елизавета — у неё есть своя партия?
— Министр ни о чем подобном не сообщал.
— Приближенные, наконец, ее штат?
— В том-то и дело, сир, ее окружение составлено из представителей незнатных и небогатых родов.
— Бог мой, разве дело в богатстве? Чем меньше у человека материальных и генеалогических данных, тем решительней и безрассудней, наконец, поступает.
— В том случае, если он является зрелым человеком.
— Что вы имеете в виду?
— Возраст! Всего лишь возраст, сир. У Елизаветы всего два камер-юнкера из вчерашних пажей. Правда, один из них, Михайла Воронцов, по отдельным отзывам, не лишен способностей и благоразумия, но можно ли с уверенностью говорить о пятнадцатилетнем юноше.
— Пятнадцатилетием?
— Старше в штате Елизаветы был один Александр Бутурлин, но он отправлен в южные степи.
— Елизаветой?
— От Елизаветы. Покойный император, несмотря на слишком юные годы, всерьез интересовался молоденькой теткой, и Бутурлин представился ему серьезным соперником.
— Обычная ситуация. К тому же ведь ее, помнится, прочили в супруги собственному племяннику?
— Совершенно верно, сир, и наш посланник считал подобный союз вполне вероятным.
— А потому сделал все возможное, чтобы его предотвратить.
— Хвала Богу, это не составило особого труда. Юный император отличался капризным характером и редкой жестокостью. Общение с ним было слишком обременительно для такой светской натуры, как Елизавета. А простое сравнение с французской куртуазней должно было воскресить в ее памяти все уроки галантности, которые связывались с проектом ее брака с одним из французских принцев. Видеть около себя этого подростка с худыми кривыми ногами, в нелепых черных башмаках и еще более нелепом сочетании серых чулок и серого кафтана Елизавете стало невыносимо. Вопреки его категорическим приказам она предпочла уединиться в своем доме в давней столице царя Ивана Грозного — Александровой слободе, сославшись на мнимое нездоровье.
— В результате наши наблюдатели потеряли ее из виду.
— Ни в коем случае, сир! Маньян несколько раз пытался беседовать с ней или, по крайней мере, получить приглашение в загородный дворец, но столкнулся с категорическим отказом. Елизавета не пожелала решительно ничего предпринимать в связи с кончиной племянника. Это трудно объяснить, но это так.
— Не вы ли мне сообщили, монсеньор, что небрежение к выборам наследника престола зашло у Елизаветы так далеко, что она послала поздравление не Анне, но ее старшей сестре, герцогине Мекленбургской Екатерине?
— Вообразите себе, сир!
— Он близок с принцессой?
— Министр убежден, что Елизавета безусловно равнодушна к юноше. Он малопривлекателен внешне, слишком серьезен, но готов компенсировать эти недостатки службистским рвением.
— Разумная позиция, если бы было еще кому и какой цели служить. Но в одном вы, безусловно, правы: в пятнадцать лет не делают большой политики.
— Зато в двадцать один проигрывают престолы.
— О, Елизавете уже столько лет?
— Она родилась в год Полтавской баталии, и император увидел в этом дурное предзнаменование: он ждал сына.
— Появление женщины всегда остается — дурным предзнаменованием для государственных мужей. Тем не менее я продолжаю верить в женский ум и надеяться на будущее Елизаветы. Пусть Маньян по-прежнему проявляет к ней внимание вплоть до небольших подарков. Большие обратили бы на себя ревнивое внимание императрицы.
— С вашего разрешения, сир, я прикажу не спускать глаз и с камер-юнкера Воронцова. Это единственный доступный нам ход к цесаревне. К тому же юные карьеристы подчас способны делать большие карьеры.
Вот и удача приспела: племянненка масловская в штат царицын попала. Должность неприметная. Деньгами государыня хуже дядюшки Петра Алексеевича жмется. Каждый рубль на счету. Зато каждая новость известна, а новость из дворца дорогого стоит. Себе не пригодится, другой охотник сыщется. За память да службу непременно отплатит. Да только быть такого не может, чтоб и своего часу не дождаться. Вон Роман, как племянненка заглянет, тотчас к Михайле летит. Ничего не скажешь, Бог сынков умом не обидел.
…Мартовский день к концу клонится. Окошки засинелись. Изо рта пар. Не захотела Анна Иоанновна в царские покои входить. Ни в кремлевские, ни в лефортовские. Наладилась сразу собственные ставить. В Кремле, около Арсенала. В Лефортове, у тамошнего дворца. Анненгоф зимний и Анненгоф летний. Архитектор привозной, граф де Растреллий, торопится. День и ночь плотников погоняет. Работа спорится, да все равно пока весь дворец не готов, студено в нем. Отдельных покоев нипочем не натопить. На царице шубейка старая. Сапожки меховые потертые. Без нужды наряжаться не любит. Руки по локоть в рукава засунуты. Может, и недужится. Вся родня от мочекаменной болезни прибралась. И ей, поди, не миновать. Лицо желтое, отечное. Круги у глаз синие-пресиние. С кресел подымается, за поясницу хватается. Одна в покое остается — охает.
А так онемечилась царица. Приближенная камер-фрау и та немка — Анна Федоровна Маменс. По мужу госпожа Юшкова. Дебелая. Белесая. Глазки запавшие. Губы в ниточку. Первая вестовщица, ко всем ненавистная. От царицы не отступится. Все кругом дослушает, все переиначит.
— Остермана ко мне! Слышь, Анна Федоровна? Карету за Андреем Иванычем послать. Немедля!
— Ваше желание уже выполнено, моя государыня. Господин Остерман в антикамере дожидается.
— Как дожидается? Почему не доложили?