Княгиня Ольга. Святая воительница
Шрифт:
В статье 960 г. хронист записал, что "Либуций из обители святого Альбана" в Майнце был посвящён гамбургским архиепископом Адальдагом в сан "епископа народу ругов". Но в статье 961 г. сказано, что "Либуций, который не смог отправиться в путь в прошлом году из-за каких-то задержек, умер 15 февраля сего года. Его, по совету и из-за вмешательства архиепископа Вильгельма (Майнцкого. — А.Б.), сменил Адальберт из обители святого Максимина (в Трире. — А.Б.), который, хотя и ждал от архиепископа лучшего и ничем перед ним не провинился, должен был отправиться на чужбину. С почестями назначив его [епископом] для народа ругов, благочестивейший король, но обыкновенному своему милосердию, снабдил его всем, в чём тот нуждался". За этими сборами, не слишком спешными, т. к. король усиленно собирался в поход
Под 962 г. хронист сообщает, что "в этом же году Адальберт, назначенный епископом к ругам, возвращается, не сумев преуспеть ни в чём из тот, ради чего он был послан, и убедившись в тщетности своих усилий. На обратном пути некоторые из его [спутников] были убиты, сам же он, после больших лишении, едва спасся". Адальберт был хорошо встречен на родине. В 966 г. "Адальберта, епископа, посвященного для ругой", поставили аббатом Вайсенбургского монастыря, — завершает гнои рассказ хронист.
Печальная история епископа Адальберта была рассказана также во множестве немецких анналов, восходящих в этой части к утраченной хронике монастыря в Херсфельде (в северо-восточной Франконии). "К королю Оттону явились послы от народа Руси с мольбою, чтобы он послал кого-нибудь из своих епископов, который открыл бы им путь истины; они уверяли, что хотят отказаться от языческих обычаев и принять христианскую веру. И он согласился на их просьбу и послал к ним правоверного епископа Адальберта. Они же, как показал впоследствии исход дела, во всём солгали", — повествуют под 960 г. Хильдесхаймские анналы. Альтайхские и Кведлинг-бургские анналы добавляют, что "упомянутый епископ едва избежал смертельной опасности от их происков". Ламперт Херсфельдский и Оттенбойренские анналы констатируют, что Адальберт "с трудом ускользнул из их нечестивых рук".
Титмар Мерзебургский, связанный не с монастырём в Херсфельде, но с Магдебургской архиепископской кафедрой, которую возглавил Адальберт, указал, что тот был "ранее назначен епископом Руси, но изгнан оттуда язычниками". Известие о миссии Адальберта на Руси было отражено также в документах X в. и во множестве более поздних германских хроник [105] .
Русские летописи не упоминают, что Ольга отправила послов к германскому королю Оттону с просьбой прислать на Русь епископа. Но в XI в. Никон Великий включил в Начальный свод большой рассказ о выборе веры князем Владимиром, который отослал послов римского папы со странными словами: "Идите вы к себе, а отцы наши этого не творили!" Этот текст (дошедший до нас в Новгородской I летописи и, видимо, не вполне исправный) прояснён в "Повести временных лет", где "сказал Владимир немцам: "Идите, откуда пришли, ибо отцы наши не приняли этого" (одинаково по Ипатьевской и Лаврентьевской летописям; перевод Д.С. Лихачёва).
105
Все эти немецкие источники цит. по: Назаренко Л.В. Древняя Русь на международных путях. С. 263–266.
Время "отцов" — это время Святослава. Именно с его неприятием христианства (не только католического толка) связаны и опасения княгини Ольги в Царьграде, и отсутствие с ней при возвращении на Русь греческого епископа, и последующее изгнание епископа Адальберта.
Историки, разумеется, постарались придать проблеме с епископами международно-политическую окраску. Дескать, не взяв в Константинополе православного епископа, но испросив епископа у немцев, княгиня Ольга утверждала церковную независимость Руси от Восточной Римской империи. Это звучит довольно странно, ведь после Крещения Руси её внуком князем Владимиром все епископы и Киевский митрополит многие века были греками и все поставлялись в Константинополе (за единственным исключением Иллариона при Ярославе Мудром).
Плохо принятый на Руси Адальберт вернулся в Германию в 962 г., как раз в тот момент, когда королю Оттону удалось, вступив в союз с римским папой, подчинить себе Италию и основать Священную Римскую империю германской нации. Действительно, в политическом плане он мог быть могущественным союзником Руси, находящимся пока что далеко от её границ. Однако Ольга и Святослав не могли знать, что его "натиск на восток" будет на века остановлен западными славянами (прежде всего лютичами) и что немецкие рыцари не появятся
Огромное преимущество православия состояло в том, что Константинопольский патриарх, в отличие от римского папы, не претендовал на непогрешимость и власть над сюзеренами. Но эта тонкость, трагичная прежде всего для Запада, при Ольге вряд ли была осознана на Руси. Она обращалась к Оттону в то время, когда направить на Русь католического епископа мог именно король. Ольга, как выясняется, правильно понимала, к кому обращаться "в немцах", раз уж не получила греческого епископа. И король, хоть и с промедлением, удовлетворил её просьбу.
Очевидно, проблема с христианством крылась в самом Киеве, где христиан было довольно, чтобы иметь соборный храм Ильи-пророка — небесного аналога Перуна. Во всех племенах и землях языческих славян, широко известных своей терпимостью, временами начиналась своеобразная языческая реакция именно против христиан. Думаю, источником её была христианская нетерпимость к иноверию, выраженная как минимум в высокомерии представителей "истинной веры", а как максимум — в открытом оскорблении веры языческой.
Кажется странным, при наличии христиан в дружине и среди "мужей" русских городов, начиная с Киева, что Святослав говорил матери: прими он крещение — "дружина смеяться начнёт и ругаться". Здесь можно видеть, если принять версию летописцев, внутреннее напряжение среди дружинников, вызванное неприязнью большинства к варягам-христианам — данам и балтийским славянам, а также к русским ветеранам-наёмникам, принявшим крещение в Византии. И зарождение гордости особостью Руси, выраженной позже Святославом в его речах воинам:
"Уже нам некуда деться, волей или неволей надо стоять. Да не посрамим земли Русской, но ляжем костьми, ибо мертвые сраму не имут. Если же побежим — осрамимся. Не отступим, но станем крепко. Я впереди вас пойду — если моя голова падет, тогда делайте что хотите" ("Повесть временных лет").
"Погибнет слава, спутница роского оружия, если мы постыдно уступим грекам. С храбростью предков наших и мыслью, что роская сила была доселе непобедима, сразимся мужественно.
У нас нет обычая бегством спасаться в свое отечество, но или жить победителями, или, совершив знаменитые подвиги, умереть со славою!" (Лев Дьякон. "История").
Вероятно, именно мечта о сплочении русов на почве родного (всегда чисто славянского) язычества двигала сыном Ольги Святославом, не позволившим поставить на Руси никакого епископа, — ни грека, ни немца. И её внуком князем Владимиром, заново отстроившим языческое капище с центральным идолом Перуна на месте разрушенного христианского храма [106] , а затем залившим кровью человеческих жертв "холм тот".
О том, что эти жестокости начались ещё при Святославе, рассказывает лишь поздняя Иоакимовская летопись, сохранившаяся к тому же только в цитатах историка XVIII в. В.Н. Татищева. Согласно этим цитатам, Святослав не просто гневался на мать за уговоры принять христианство, но запрещал своим людям креститься и даже казнил за это: "а от вельмож и смерть многие приняли". Впоследствии, потерпев поражение от ромеев, Святослав и его вельможи "начали клеветать на христиан, бывших в воинстве, якобы сие падение воинов приключилось от прогневания лжебогов их христианами. Он же (Святослав) настолько рассвирепел, что и единственного брата своего Глеба не пощадил… [107] Они же (крещёные русы) с радостью на мучение шли, а от веры Христовы отречься и идолам поклониться не хотели… Он же, видя их непокорность, ещё больше на священников разъярившись, будто бы те колдовством людей отвращают и в вере их утверждают, послал в Киев, повелел храмы христиан разорить и сжечь. И сам вскоре пошёл, хотя всех христиан погубить".
106
"Постамент идолов киевских языческих богов, поставленный в самом центре княжеского Киева, был вымощен плинфой и фресками христианского храма, разрушенного до 980 г.". Цит. по: Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М., 1988. С. 392.
107
Брат Святослава Глеб более нигде не упомянут. Он вполне мог быть и от другой жены Игоря.