Княгиня Ольга
Шрифт:
— И что же?
— Отказал. Уж какие он громы — молнии метал. А я — пленник уставов, мной же написанных. Да ты не печалься, архонтиса россов. Сын твой еще молод и пусть погуляет.
— Зачем так говоришь, государь? Знаешь ведь, что о династии нужно радеть с появлением на свет наследника. Мне было пять лет, когда князь Олег сговорил меня за князя Игоря.
— Сие мне ведомо. Но не обессудь, великая княгиня, не простят мне потомки, ежели нарушу устав, — Император глубоко вздохнул, голову склонил набок, в глазах печаль тусклая появилась. — Теперь вот и не знаю, как дальше вести с тобой разговор, а для меня он
— Говори, государь, выслушаю, — ответила миролюбиво Ольга, хотя в душе миролюбия оставалось на донышке.
Но император уже не нацеливал на нее своего ясновидящего взора и потому не «прочел» ее внутреннее состояние.
— Помощь моей державе нужна военная. Стаи коршунов летят к Византии, вот — вот терзать ее начнут. С юга арабы замахнулись, а с севера болгары тянут руки в мои пределы. С моря Средиземного норманны подступают. Знаешь же, какие они свирепые, как коварно совершают свои набеги, все опустошают и уводят моих подданных в рабство. А сил для защиты мало. Вот и…
— Я тебе сочувствую, государь. И как вернусь в Киев, постараюсь помочь твоей беде.
— Помоги, Христом Богом прошу, — смиренно произнес Константин, — Потому как не к кому больше идти. Сколько лет никто не тревожил мою страну, а тут словно гибель мою почувствовали, — Император страдал искренне. Да, может быть, ясновидящий взор его пронизывал пласт грядущего времени, и ему открывались все беды и несчастья, кои обрушатся с годами на одну из самых могущественных империй Средневековья.
— Сколько же тебе потребуется воинов? — спросила Ольга.
— Не ведаю. Да придут мои послы следом за тобою, так скажут.
Заверив императора еще раз в том, что военная помощь ему будет оказана, Ольга, полная отчаянной решимости, открыла Константину сокровенное.
— Ты, государь, сделал для меня многое. В твоей державе, полной торжества христианской веры, я увидела истинного Бога — Иисуса Христа и Его мать Пресвятую Богородицу. Теперь же мне пришло время порадеть за своих детей. И я хочу добиться согласия восточных патриархов на крещение Руси. Потому слово твое патриархам может положить конец моим сомнениям: достойна ли Русь крещения? Ты ее знаешь лучше, чем многие.
Император Константин долго молчал. Он и порадовался порыву великой княгини, и опечалился. Он готов был призвать восточных патриархов к подвигу во имя Христовой веры, побудить их на крещение великого народа россов. Но испугался, что молодой народ россы, объединившись под знаменами христианской веры, достигнет в скором времени небывалого могущества и, как это бывало в истории, подомнет под себя породившую его Византию. Он знал, что сие может произойти не вдруг, пройдут, может быть, многие годы, когда Византия вовсе одряхлеет. И тогда великая северная держава, сильная единой религией, продиктует Византийской империи свои условия.
Странным образом, но Константин Багрянородный увидал нечто сходное в том, чего добивалась княгиня Ольга и чего добился в далекие времена император Константин Великий. Он был язычником, когда сблизился с христианами, служившими при его дворе. Он воочию убедился в превосходстве христианства над язычеством. И в противоположность своим императорам — предшественникам видел в замене язычества христианством не падение империи, а обновление ее жизни новыми началами. Он знал, каким сильным братством соединены между собой
Чуткая и легкоранимая Ольга поняла еще до того, как Константин ответил на ее душевное откровение, что император ничего не пожелает делать для того, чтобы при нем на Руси родилось христианское государство. И улетучи лось из россиянки благочестие, будто сдуло его холодным ветром. И чтобы не испытать еще большую горечь, можно было уже не слушать императора о том, что он скажет, а просто встать и уйти. Но, приученная отцом Григорием к терпению, она дождалась, когда Константин выплыл из своих мрачных раздумий и выразил свое закутанное в лесть мнение. И вещая Ольга ни в чем не ошиблась, разве что сказанное состояло из таких слов, какие она не ожидала услышать.
— Ты, дщерь моя ласковая, великая княгиня Киевская и всея Руси, мать великого народа, прости меня, грешного, я не властен побуждать слуг Вседержителя, патриархов и митрополитов, к действам, кои им не по духу. Только Господь Бог может их надоумить. Потому наберись терпения и жди со смирением того часа. Да не печалуйся, народ твой молод и у него много времени впереди обрести Христову веру. — Сказав горькое медовым голосом, Константин потянулся сухонькой рукой к руке Ольги, которая лежала на подлокотнике кресла, но не успел до нее дотянуться и погладить, как желал.
В сей миг Ольга встала, сдерживая негодование, тихо сказала:
— Да хранит тебя Всевышний, император Багрянородный, — поклонилась слегка и направилась к двери.
Константин попытался остановить ее, вскинул было вслед руку, но нужного слова не нашел, и рука упала на колени. Он так и остался сидеть молча и неподвижно.
Вернувшись в посольский особняк, Ольга собрала в трапезной свиту и сказала:
— Досталь нам пребывать здесь. На сборы вам даю три дня.
Вельможи и послы давно ждали слова княгини, и все-таки оно прозвучало для них неожиданно. Знали же послы, что по обычаям императорского дома Византии должен состояться прощальный обед и о нем извещают заранее. Пока приглашения не было. И доки — послы пришли к мысли, что между императором и великой княгиней пробежала черная кошка. Да и вид княгини говорил о том. Глаза ее горели недобрым огнем, лицо было бледнее обычного, движения резкие. Да и сказала она об отъезде слишком резко. Но никому и в голову не пришло спросить у княгини, какая беда приключилась во время тайных переговоров.
Она же откровенничать не думала и, выразив волю о сборах в путь, ушла в свой покой. Спустя некоторое время княгиня позвала отца Григория. Он ждал ее приглашения, явился тотчас. Еще в трапезной он заметил неуравновешенное состояние Ольги и теперь, едва вошел в покой, заговорил, не позволяя раздражению Ольги разрастаться и выплескиваться.
— Матушка княгиня, помнишь ли ты наши вольные беседы в Берестове?
Ольга была озадачена неожиданным вопросом, и, пока недоумевала, отец Григорий подсказал ей в чем дело: