Княгиня Ольга

Кайдаш–Лакшина Светлана

— В наших старых процессиях князья идут впереди… — Ольге не хотелось выговорить слово «языческий», будто она предавала что-то родное. — А у христиан в церкви князь стоит рядом со своим слугой, — сказала княгиня строго.

— Да, это правда… — вздохнула Малуша.

Ольга часто смотрела на эту икону, и мечта о лавре овладевала ее сердцем: «Вот бы в Киеве такую выстроить! У нас тоже холмов немало, и острова на Днепре… В общине уже достаточно христиан. Может быть, и найдется такой же подвижник, как Афанасий [131] … Устроит лавру… И Богоматерь навестит нас…».

131

Афанасий Афонский умер в 1000 году. Он предчувствовал свою кончину и сказал

своим братьям: «Ибо иначе судят люди, иначе устроет Премудрый». Надел мантию для торжественных случаев и священный куколь, взошел на верх храма с шестью монахами осмотреть строительство. Внезапно верх храма обрушился. Афанасий остался жив, но пока его откопали, он отдал Богу душу. Однако княгиня Ольга о его смерти не узнала — она преставилась прежде, в 969 году.

Молитвы княгини Ольги выли услышаны, и спустя 14 лет после ее смерти в 983 году недалеко от Чернигова в местечке Любече родился преподобный Антоний Киево–Печерский. С детских лет он мечтал стать монахом и когда подрос, отправился в паломничество на Афон. Здесь он принял пострижение в иночество. Постригавший его игумен понял предназначение Антония и отправил его на родину, сказав: «Антоний! Пора тебе и других руководить во святой жизни. Возвратись в свою Русскую землю, да будет тебе благословение Святой Афонской горы, от тебя произойдет множество иноков».

Внук княгини Ольги князь Владимир крестил Русь — в 988 году. Вернувшись на родину, Антоний пришел в Киев, и крутые холмы киевские напомнили ему Афон. Здесь в лесу, неподалеку от пещеры, выкопанной священником Илларионом (впоследствии митрополитом Киевским), у села Берестово он стал подвизаться в молитвенных подвигах, и люди приходили к нему за благословением и помощью. Первым учеником его стал святой Никон, который постриг пришедшего в обитель Феодосия Печерского. Монахи выкопали большую пещеру и там устроили церковь. Великий князь киевский Изяслав подарил монахам гору, на ней выстроили большой храм и келии для иноков. Обитель стала называться Печерской, так как была основана над пещерами — печерами.

Во время строительства Печерской церкви Антоний и Феодосий были чудом перенесены в Константинополь, во Влахернский храм, где им было явление Богоматери, и они получили от нее золото на строительство. Богородица предсказала и близкую смерть Антония, который умер в 1073 году на 90–м году жизни.

Глава 11

Последний этруск

Святослав в Киеве!

Об этом можно было узнать и не выходя на улицу: шум, гомон толпы, свет костров и факелов, песни, приветственные крики…

Ольга услышала взрывы хохота и рев медведей: это была любимая забава князя — борьба медведей на площади.

Он стоял, окруженный толпой, вместе с воинами и отроками и заливисто смеялся, вскинув голову. В точности, как князь Игорь!

«Любит народ Святослава!» — радостно подумала Ольга, пока ее возок огибал это веселящееся, волнующееся море голов. Еще не наступила ночная тьма, и факелы были зажжены — видимо, для того, чтобы возбудить медведей.

— Язычники! — услышала она негромкий возглас.

Возглас достиг ее и растаял в воздухе, а в душе поднялась тревога. В Киеве сопротивлялись и не желали принимать христианства, хотя христиан было много. Но князь Святослав не хотел отказываться от веры предков, и его за это особо почитали. Едва возвращался князь домой, как город взрывался языческими празднествами.

Вот и сейчас Ольга увидела хвост длинного изгибающегося шествия, что спускалось к Подолу, к Колодцу Прекрасных хороводов. Это были девушки с венками на голове, в длинных одеяниях: поверх рубашек с широкими рукавами, перехваченными у запястья обручьями (чтобы внутрь ни один бес не проник), надеты были запоны [132] , подпоясанные ремешками, некоторые девушки были в нарядных, украшенных вышивкой навершниках [133] . Молодые голоса звенели в воздухе, и Ольге стало не по себе при мысли, что она не борется за учение дорогого ей Христа, что не теснит язычников. Ольга отправилась к Порсенне потому, что давно не слышала его последних песен, которые он сложил в честь победы Святослава на Дунае. Порсенна не только умел сочинять

песни, он был чародеем и прорицателем. И прежде чем Порсенна выступит на киевском вече, княгине хотелось услышать эти песни первой.

132

Запона— женская одежда, представлявшая собой прямоугольный кусок ткани, сложенный пополам, имевший на сгибе отверстие для головы. По бокам запона не сшивалась, она надевалась поверх рубахи и подпоясывалась.

133

Навершник— нарядная одежда из дорогой ткани с вышивкой, имела вид туники, длинной и широкой, с короткими широкими рукавами. Навершник не подпоясывался.

Порсенна спас когда-то жизнь князю Игорю. В Константинополе князя вместе со старейшинами и воеводами пригласили в дом знатного придворного, где ему поднесли почетный кубок вина; подносивший сделал Игорю едва заметный знак, нахмурив брови и чуть качнув головой. Князь понял и уронил кубок с отравленным вином на ковер. После этого Порсенна бежал к русскому князю и вернулся с ним в Киев.

Поступок был странным и трудно объяснимым, но нужно было знать Порсенну. Он был славянином, хотя считал себя этруском, родиной его была Италия, а родиной этрусков считал Русь, уверяя, что этруски и русские — это одно племя, братья, которые в древности разошлись по разным землям и забыли друг о друге.

Князь Игорь любил Порсенну и часто пользовался его предсказаниями. Как всякий этруск, тот гадал по внутренностям животных, в особенности по печени. Увидев в Киеве жрецов, которые по поведению священных кур определяли будущее военного похода, события жизни каждого человека, Порсенна пришел в радостное возбуждение и кричал князю: «Вот, я прав, вот, я прав! Вы русские, настоящие этруски, только не знаете об этом!»

Даже невозмутимые жрецы едва заметно улыбались, кидая ячмень священным курам и внимательно наблюдая, клюют ли они зерна или не клюют. Никому из посторонних не разрешалось при этом священном действии присутствовать, но князь Игорь — как верховный жрец — разрешил Порсенне наблюдать не только за этим действом, но и даже участвовать в нем.

Князя Игоря забавляли рассказы Порсенны об этрусках, о далекой Италии, он охотно слушал игру его на лире и пение на пирах. До тонкости изучив обращение киевских жрецов со священными курами, Порсенна сложил песню о том, как римские императоры, подобно русским князьям, всегда брали в свои походы кур, ячмень и этрусков, умевших угадывать волю богов. В этой песне он прославлял общих предков и этрусков, называвших себя расенами, то есть русскими, и русских, поселившихся по берегам реки Рось.

В Киеве очень скоро решили, что хотя Порсенна и спас князю жизнь, но после этого «грек» сошел с ума. От Порсенны потребовали роту — присягу в верности. Когда это делали воины из войска князя, они складывали на землю оружие и золото и клялись богами Перуном и Волосом, но Порсенна был иноземец и боги его были иноземные. Не признавая Христа, он клялся богиней этрусков Туран и богом смерти Калу.

После исполнения обряда роты Порсенну оставили в покое и не обращали внимания на его восклицания и напевания, когда он бродил по городу. Все приводило его в восторг — и курганы, под которыми были похоронены мертвые, и пещеры в горах, и деревянные крыши, и наличники на окнах и дверях, и открытые рундуки [134] у домов. Обращаясь к прохожим, Порсенна махал руками: «О, совсем, как у этрусков!»

Отношение к нему изменилось, когда он стал свидетелем, как бешеная собака искусала юношу. С каменным лицом он приблизился к страшному псу, прыгнул и вонзил в него короткий кинжал, который всегда носил с собой. Потом никто не мог вспомнить, как этому многоречивому и забавному чудаку так быстро удалось одолеть собаку. Столь же молниеносно Порсенна раскроил ей череп, вытащил мозг и положил перед юношей прямо на землю, где тот сидел, потрясенный случившимся.

134

Рундук— терраса, огороженная балясинами, которая вела от ступеней крыльца в сени второго этажа.