Княгиня Ольга

Кайдаш–Лакшина Светлана

Все кипело, сверкало яркими красками одежд. Все были веселы и рады встрече с ушедшими.

Когда княгиня Ольга была в Византии, император Константин сказал ей: «Вы, россы, отличаетесь от всех народов тем, что не берете в рабство пленных и почти сразу отпускаете их. А еще — не верите в смерть… Может быть, поэтому такие бесстрашные воины…».

На Радуницких торжествах с той поры она часто вспоминала эти слова.

Какая же смерть, если каждый год встреча?

К Радунице готовились загодя, ее ждали…

Поливали могилки (а прежде того — курганы!) медами сычеными, пивом хмельным… Просили покойников, чтобы на том свете —у Белеса — выпросили

бы они дождя, посланного на землю… Просят истово — ведь от этого зависит вся жизнь… Прольется ли дождь — будут ли посевы рослыми…

И не было ни одного дня Радуницы, чтобы не пролился бы дождик, чтобы не ответили дорогие покойники на просьбы, к ним обращенные…

Странно, однако же, то, что никогда на Радуницу княгиня Ольга не пыталась увидеться со своими дорогими покойниками… Не говорила с ними через чародейниц, не обращалась к тем из них, кто мог вызвать их воочию… Как тогда, девочкой, увидела мать с жасминовой веткой в волосах… Иногда ей очень хотелось свидеться с бабкой… Услышать ее голос ведь невозможно — его слышит лишь чародейница… Она слышит и передает вопросы, ты отвечаешь, а уж чародейка говорит ей… Нет, это не то…

Ей самой хотелось услышать ее милый голос, доброе ворчанье. Ощутить ее радость, что вот, внучка — княгиня…

Чародейки — будто толмачи другого племени, племени Белеса, живущего теперь в другом, незнакомом краю…

Впрочем, тогда у князя Мала и его скромной молоденькой жены княгиня Ольга ни о чем не думала. Вот только воевода Свенельд был суров, а воевода Борич, как всегда, румян и весел.

Тогда весь мир был другой, потому что был жив князь Игорь и все было полно жизни и счастья. И счастье это переливалось у нее через край, будто из горшка каша убегала, и могла бежать долго и далеко и накормить по дороге всех, всех, всех.

А теперь в душе и ложкой не наскребешь.

Глава 14

Мужские безумства

Княгиня Ольга еще не оправилась от своевольства князя Святослава, как ей пришлось огорчиться новым безумством Порсенны, который заявил, что желает немедленно отправиться в Ростовское княжество и заняться собственными поисками пребывания там этрусков.

Княгиня подумала, что старик сошел с ума после осквернения святилища, которое так тяжело пережил. Со свойственной ей распорядительностью, она уже стала соображать, какого лекаря следует ей позвать к Порсенне, тем более что он был капризен, как ребенок, когда заболевал, не доверял Валегу, бормоча о коварных греках: «Я жил в Византии!»

Ольга вспомнила, что прошлой зимой старик отчаянно простудился и доверился лишь старой няньке княгини. Она отпаивала его горячим медом, отварами гречихи и липы и еще каких-то кореньев, что вынула из тесного холщового мешочка. Любопытства княгини нянька не пожелала удовлетворить и на расспросы ее — что за коренья? — поджала губы: «Чай, сама знаю, княгинюшка, а худого ничего не дам…».

Порсенна лежал на широкой лавке, укрытый диковинным вязаным одеялом, испещренным разными узорами и знаками. Ольга могла поклясться, что видит такое в первый раз. На удивленное восклицание княгини нянька не без гордости подняла голову:

— Времени терять не люблю, а это одеяло… я хотела тебе изумление сделать…

Старуха ловко вязала костяным крючком, это знали все. Но сделать подобную вещь…

Ольга покачала головой: . — Когда же ты успела? И что за узоры тут?

Порсенна, укутанный льняным

полотном, лежал под одеялом, будто в пещере.

Время от времени нянька подходила к Порсенне и вытаскивала из-под загадочного одеяла кусок полотна, тот, что был ближе к телу.

— Нянька! Сколько же у тебя там полотен?! — воскликнула княгиня.

И нянька гордо ответила:

— Было семь! Да вот только три осталось. Болезнь впитывается, а: я ее и вытаскиваю. Скоро всю изведу.

Княгиня Ольга покачала головой: нянька водила дружбу с волховами из пещер Матери Сырой Земли. Она взглянула пытливо, и нянька поняла немой вопрос.

Чуть отвернув в сторону голову, будто склонив ее набок, нянька сказала:

— Это одеяло я связала, как Мати мне велела. С этими знаками можно переправиться и через Огненную реку… Плат…

Мати было имя верховной волховы в пещерах. С той поры, как Ольга приняла христианство, она стала очень осторожна в своих расспросах.

Нянька продолжала:

— Река Огненная — высотой до неба, глубиной — до бездны, как упал с неба Сатана со своими дьяволами, там и Огненная река потекла, меж этим и тем светом.

Княгиня поняла, что нянька произносит положенную при изгнании болезни требу, и тихо вышла.

«Знаки вывязаны на том плате–одеяле, чтобы переправиться через Огненную реку. А они чудодейственны и лечат хвори», — подумала княгиня Ольга, словно повторяя слова няньки. Нянька ее любила, но не приняла Христа. Поэтому и не сказала ничего княгине о своей работе.

—…для переправы через Огненную реку!!! — опять повторила княгиня, качая головой. Она не могла обидеть няньку — та приехала с ней из Пскова… Сколько же ей было лет? Рядом с Ольгой не было человека умнее этой старухи. Она видела каждого во весь его рост— и его высоту и его бездну, куда все падают время от времени, но не все умеют оттуда выкарабкаться. «Так и плавают в Огненной реке!» — сказала себе княгиня и улыбнулась. Нянька никогда ей не льстила и не лгала. Не всю правду говорила, может быть, но не лгала. Очень рассердилась на княгиню, когда Ольга сожгла древлян в бане [153] . Но не позволила обличать ее перед всеми. Только пришла к княгине и сказала: «Ты что же, непутевая, натворила? Сколько душ погубила? Забыла, как были мы с тобой берегинями?!»

153

…сожгла древлян в бане— как сообщает летописец Нестор, княгиня Ольга, мстя за убийство князя Игоря, приказала «на дворе теремном ископать глубокую яму», в которой вместе с ладьей были сожжены «двадцать знаменитых послов древлянских», Лившихся к Ольге с предложением стать супругою их князя Мала; для «лучших граждан и начальников земли» древлянской, которые прибыли в Киев вслед за первыми послами, «изготовили баню и в ней сожгли их».

Ольга тогда ничего ей не ответила, только сказала: «Уйди, и без тебя тошно». Нянька ее любила и была ей верна. В каждом, кто позволял себе что-то дурное сказать об Ольге, нянька видела своего личного врага. Она могла возражать княгине, а больше — никто…

На следующий день тогда Порсенна встал на ноги и был совершенно здоров. Во дворце шептались и о «волшебном», заговоренном в пещерах покрывале, и о льняных обертываниях няньки. И уж, конечно, о ее разных медах. Целебных. Волшебных…

— Все у них волшебное, — снисходительно усмехнулась княгиня.