Княгиня
Шрифт:
Однако сооружение колоколен собора Святого Петра оставляло далеко позади все перечисленные стройки и проекты. Для финансирования этого строительства понтификат повысил подушную подать и снизил процентную ставку государственных ценных бумаг. Упомянутые колокольни должны были решить проблему, возникшую вследствие слияния главного здания, возведенного самим Микеланджело, и нефа собора, автором которого был Мадерна: проблему зрительного эффекта купола. Если смотреть издали, последний доминировал над всем собором, но стоило только приблизиться к порталу, как создавалось впечатление, будто фасад и гигантский притвор затмевают купол. Из-за этой диспропорции самый знаменитый из храмов христианского мира казался туловищем без головы. Поэтому
Еще в период правления папы Павла V Карло Мадерна изготовил первые проекты и даже довел строительство до аттика, однако Урбан, не питавший доверия к зодчим своих предшественников-пап, всячески затягивал возобновление строительных работ вплоть до смерти Мадерны. В 1637 году ведавшая вопросами строительства конгрегация наконец приняла решение увенчать постройки Мадерны башнями, но созданными уже по проекту Бернини, сменившего покойного Мадерну. Проект Бернини предусматривал возведение не скромных башен, как намеревался Мадерна, а величественной трехэтажной постройки высотой в сотню метров. Вместо первоначально запланированной суммы в тридцать тысяч скуди потребовалось чуть ли не вдвое больше. В этой связи Урбан в 1640 году указал конгрегации бросить средства, выделенные на строительные работы в Риме — все до последнего скуди, — на постройку этих башен: папа жаждал еще при жизни лицезреть их. Под давлением возражений, выдвинутых завистниками Бернини против его планов, папа велел Лоренцо изготовить деревянную модель венчающих построек в натуральную величину, дабы воочию увидеть, как они впишутся в архитектурный ансамбль собора.
— Вот! Вот! Что за чудо!
Когда деревянная крыша башни, скрипя, заняла место на верху стены, собравшийся на площади собора Святого Петра народ стал громко выражать восторг. Люди становились на цыпочки и, вытянув шеи, глазели на высокую стену, где каменщики и плотники, стуча молотками, закрепляли башню. Кавальере Бернини скакал на белом жеребце взад и вперед по площади, стремясь оглядеть свое творение и вблизи, и издали.
Чуть поодаль от толпы зевак стоял одетый на испанский манер в черное мужчина и пристально следил за ходом работ. И хотя теперь он носил имя Борромини, это был не кто иной, как Франческо Кастелли. Перекреститься в Борромини (в честь миланского святого Борромео) его подвигло желание навсегда расстаться со своим прошлым, включая и прежнюю фамилию Кастелли, неприятно напоминавшую ему период пребывания в унизительном статусе assistente Лоренцо Бернини. Борромини пришел сюда едва ли не засветло, желая понаблюдать за установкой деревянного макета. Лоренцо в отличие от подавляющего большинства здесь присутствующих, исходя из данных собственных расчетов, прекрасно понимал, что за нагрузку вызовет эта конструкция на здание собора и каковы могут быть ее последствия.
Борромини был настолько захвачен происходящим, что почти не замечал ничего вокруг, пребывая в своего рода прострации. Даже вид спешившегося для принятия знаков почтения от разодетых в пурпур представителей церковной знати автора проекта, ненавистного ему кавальере Бернини, не вызвал у Франческо ровным счетом никаких эмоций — в эту минуту Борромини было не до него. Какое же великолепное решение! Обрамление мощного фасада собора придавало постройке величественность и равновесие. Впечатления величественности не убавляло даже отсутствие у башни сплошных стен — она была открыта взору подобно залу со стенами из колонн. Легко, почти невесомо поднимались они двумя ярусами, сужаясь на третьем, украшенном статуями и завершавшимся причудливо изгибавшимися куполами. Насколько же уравновешенным смотрелось это сооружение благодаря его соразмерности с тяжеловесным фасадом и грузным аттиком! И какая мощь исходила от купола! Его могучая выпуклость излучала величие — символ надежной защиты, символ могущества.
Внезапно Борромини замер. Внимание его привлекла выходившая из собора женщина. Она на мгновение приостановилась поправить вуаль, и Франческо успел разглядеть ее лицо: лицо ангела… Сердце его нырнуло куда-то вниз, в пустоту. Как? Не может быть! Она ведь покинула Рим много лет назад!.. Не обращая ни малейшего внимания на разыгрывавшееся зрелище, женщина обвела взором площадь, будто ища кого-то, затем повернулась. Ее лицо вновь скрыла вуаль. Подобрав подол платья, дама поспешила к поджидавшему экипажу с опущенным верхом.
Сцена эта заняла считанные секунды, но Борромини они показались вечностью, будто время замедлило ход.
Толпа, заполнявшая площадь, вдруг зароптала, и Борромини очнулся от грез. Не вполне сознавая, отчего так поступает, он, резко оттолкнув двух широкоплечих мужчин, загородивших ему путь, под аккомпанемент брани стал протискиваться к базилике. Не отрывая взора от фигуры, словно пытаясь таким образом остановить, задержать женщину, Франческо, отчаянно работая локтями, пробирался через людскую массу, желая рассмотреть ее вблизи.
И вот он уже в какой-то паре десятков метров от экипажа… Но тут вновь по толпе прошел ропот — на сей раз в нем слышался испуг. Борромини невольно посмотрел вверх и в следующую секунду понял, что повергло собравшихся в такой ужас: поперек фасада собора Святого Петра пролегли две изогнутые наподобие молний трещины!
На мгновение Борромини позабыл обо всем на свете. Его переполняло чувство странного и мрачного удовлетворения. Он знал, он ждал этого: фундамент был слишком слабым, чтобы вынести тяжесть огромной конструкции.
И тут, будто спохватившись, обернулся… Поздно! Не в силах пошевелиться, он с какой-то полуобморочной отстраненностью наблюдал, как загадочная женщина, прикрыв лицо вуалью, усаживается в экипаж. Кучер стегнул лошадей, и экипаж двинулся с места. Люди расступались, давая ему дорогу.
2
Вот уже не одно столетие продолжалась традиция, согласно которой папы с наступлением наиболее жаркого периода лета искали спасения от зноя на холме Квиринал в северной части старого города, где во времена Цезаря стоял храм здоровья. Однако несмотря на благотворный воздух, которым славился холм еще со времен античной древности, в этот августовский вечер папа Урбан чувствовал себя неважно. Едва притронувшись к ужину, он предпочел удалиться на отдых. Препроводить его святейшество в прохладу опочивальни было доверено лишь кавальере Бернини.
После того как слуги уложили его на мягкие подушки, понтифик, сняв с головы митру, задумчиво провел ладонью по лысой голове. Едва Лоренцо уселся на обитый бархатом стул, как к нему на колени вспрыгнул Витторио, любимый песик его святейшества.
— Кто позволил тебе сесть? — с недовольством в голосе вопросил Урбан.
— Прошу простить, ваше святейшество! — Лоренцо вскочил будто ужаленный, держа на руках собачку. — Я лишь заботился о благе Витторио.
— Лучше бы тебе позаботиться о собственном благе. Папа, откинувшись на подушки, прикрыл глаза.
— Мы сегодня распорядились приостановить работы на колокольнях.
— Ваше святейшество! — в ужасе вскричал Лоренцо. — Ни в коей мере не подвергая сомнению вашу вполне оправданную осмотрительность, мне все же хотелось бы, чтобы вы выслушали и мое скромное мнение…
— Умолкни! — отрезал Урбан.
Лоренцо замолчал и виновато опустил голову. Он слишком хорошо знал папу и понимал, когда можно говорить, а когда лучше прикусить язык.
— Нас осведомили о сложившемся положении, — утомленно произнес Урбан. — Хотя прозвучали разные мнения, нас убедили в одном: ты подверг фундамент слишком большой нагрузке, он не выдержал ее, отсюда и трещины на фасаде. Отчего ты не прислушался к тем, кто пытался предостеречь тебя?