Князь Арнаут
Шрифт:
Едва Фульке закончил, поднялся всеобщий гвалт, рыцари вскочили и принялись размахивать руками, делая вид, что рубят что-то мечами или секирами.
— На Дамаск! На Дамаск! На Дамаск! — ревели десятки глоток. — На Дамаск! На Дамаск! На Дамаск!
Вопили все. В основном, конечно, молодёжь, но больше всего внимание Раймунда привлёк молодой безбородый красавец с длинными пшеничными усами и чуть более светлой шевелюрой. Локоны волос каваллария выглядывали из-под шапочки, не желая ютиться под цивильным головным убором, который явно был привычен рыцарю куда меньше, чем шлем. Раймунд узнал рыцаря; именно его городская стража арестовала на днях за учинённую в гостинице резню. Князь выслушал сообщение и велел передать смутьяна на суд его сюзерена.
—
Да и отчего же не покричать? Из тюрьмы его выпустили на следующий же день, и он удостоился беседы с Людовиком. Король находился в обществе брата, Роберта, графа Перша и Дрё, Тьерри Эльзаского, Тибальта де Блуа и Гвильома де Куртенэ. На поддержку последнего Ренольд особенно надеялся — всё-таки соседи, Шатийон всего в каких-нибудь семи лье от столицы вотчинных французских владений Куртэне, весьма известного на Востоке рода [35] .
35
Напомним, что графы Эдесские также происходили из рода Куртенэ.
Присутствовала даже Алиенора. При ней король, конечно, напустил на себя строгости, решив постращать вассала за произвол. Однако Луи оказался плохим лицедеем, к тому же Ренольд скоро почувствовал, что и прочие рыцари скорее сочувствуют ему, чем осуждают. Королеве же буян явно понравился, и она, нахмурив бровки, попеняла ему за поведение, недостойное гостя, а потом со вздохом заметила, как бы ни к кому особенно не обращаясь: «Господи, эти ужасные грифоны способны вывести из себя даже святого. Что уж говорить о рыцарях?» Тут уж никто не стал долее скрывать своих подлинных чувств. Таким образом Ренольд был полностью оправдан и... воспользовался удобным случаем, чтобы попросить у короля в долг несколько золотых. Последний, конечно, не отказал, и прежде всего из-за присутствия супруги, ему не хотелось показаться перед ней скрягой.
Теперь Ренольд, который, как и все прочие придворные, прекрасно знал о ссоре венценосной четы, искренне сочувствовал Алиеноре. Лицо её побледнело и выглядело очень грустным, отчего, правда, лишь сделалось красивее. Оно стало просто прекрасным, хотя в том, что касалось форм... Если признаться, то, на вкус нашего кельта, жена его сюзерена была так себе. Слишком худа, но королю, видно, нравились такие. Что ж, это его дело. И его забота терпеть всех этих трубадуришек, что увиваются вокруг его супруги, превознося её красоту. В том, какой на деле это гнусный народишко, молодой рыцарь убедился ещё во Франции.
Такие смотрят тебе в глаза, и уста их льют мёд. Послушать их, так у тебя лицо баловня судьбы, и по нему сразу видно, какой ты доблестный воин: такой уж, верно, побывал в славных сечах, соблазнил тысячу красавиц, сразил своим мечом целую тьму сарацин, а богатство, захваченное у них, расточил на пиры с добрыми друзьями. Так говорят труверы, словно мёд льют. А что же на самом деле? На самом деле, всё, что им нужно, выпить за твой счёт, а потом же тебя и обсмеять. Вот и с Алиенорой то же самое. Получил тычка иной не в меру распустивший руки и язык поэтишко, и пошла слава о супруге Людовика. Хотя... если служанкам, вроде Марго, можно, то чем королева хуже? Она ведь тоже женщина.
Рыцарь вспомнил задницу проказницы-служанки княгини Констанс и подумал о том, что если бы Алиенора была не женой его сюзерена, не королевой, а просто, скажем, дочерью герцога Аквитании или даже женой какого-нибудь другого монарха, он не отказался бы попробовать её на вкус, пусть даже за такое могут оттяпать голову.
Хотя уж если бы Господь призвал его к себе и велел, к примеру, занять место Адама, при этом дав возможность выбирать себе Еву, Ренольд скорее предпочёл бы не Алиенору, а Марго. И не только из-за форм. Как знать, чего захочется своевольной гиеньской красотке? Вдруг да потянет она за собой в Эдем всю свою бойкую и языкастую свору? Нет,
«И как им удаётся собирать такие богатства? — недоумевал молодой пилигрим. — Им не надо ни с кем сражаться, чтобы разбогатеть. Людишки сами несут им деньги. Барону своему небось так не отдадут?! Все жалуются на неурожаи, да что, мол, скот не родит и всякое такое, а в церковь вырядятся, как сеньоры, и попу тащат кто серебреник, кто золотой! Лукавые черти! Вот бы заставить святош поделиться с рыцарями! Это ж какие дружины можно снарядить?! Хватит, чтобы завоевать и Бизантиум и Вавилон!»
Вавилона Ренольд пока что не видел, но Бизантиум поразил его воображение. Молодой человек резонно полагал, что если уж столица базилевса ромеев так велика и богата, то Вавилон, надо думать, ещё больше и ещё богаче. Если бы младшего сына графа Годфруа спросили, где он, тот самый Вавилон, то, по здравом размышлении, сеньор Шатийона пожалуй бы лишь указал на Восток и ответил: «Ну... там где-то... наверное...»
Тут тоже выстраивалась своеобразная, хотя и вполне привычная по меркам средневекового рыцарства лестница: простой миль [36] думал, что кастелэн [37] , которому он служил, знал, где находится Вавилон. Владелец замка, в свою очередь, полагал, что география — не его ума дело, и указывал любопытным на своего барона или графа, мол, видите того знатного сеньора на хорошем коне? Вот у этого господина и спрашивайте. Барон же искренне считал, что раз король и прелаты позвали его на войну, то им наверняка ведома её конечная цель. А как же, не на то ли и сюзерен, чтобы знать, куда вести своих вассалов? Конечно, папа с его епископами, а также короли все знают, так нечего и думать!
36
Miles — одно из синонимов слова «рыцарь».
37
В современном французском это слово звучит как «шатлэн» (chatelain), уже по этому нетрудно догадаться, что означает оно — владелец замка, chateaux.
Найдя для себя такой ответ, раз и навсегда упразднявший необходимость задаваться ненужными вопросами, Ренольд успокоился. Он решил, что раз уж ему удалось добраться до Святой Земли целым и невредимым, то будущее в большей или в меньшей мере определено. На Дамаск так на Дамаск, он ничем не лучше и не хуже, чем Алеппо. Главное, досадить этому самодовольному типу, князю Раймунду, за то, что он так подло повёл себя в отношении короля Луи! Всякий раз, думая об этом, паломник из Шатийона невольно сравнивал жену властителя Антиохии и супругу своего сюзерена и всякий раз всё дольше и дольше не мог отвести глаз от Констанс. Да, госпожа любвеобильной Марго была хороша, чудо как хороша!
— На Дамаск! На Дамаск! — гремело по залу.
Они могли бы и не надрывать связки, Раймунд и без того понял, что проиграл. Неоднократные его упоминания о том, что, нанеся решительное поражение Нур ед-Дину, пилигримы смогут без особого труда вернуть и Эдессу, канули, не затронув ничьего ума, словно провалились в бездонный колодец, все труды и чаяния пропали втуне. Точно и не из-за падения столицы графства, основанного Бальдуэном Первым, собрались они тут. Вряд ли что-нибудь изменилось бы, даже если он сейчас встал и сказал: «Господа, но почему же нам не сделать два дела сразу? Мы могли бы атаковать Алеппо, а когда город будет нашим, оставить там гарнизон и двинуться на юг, к Дамаску и при поддержке войск короля Иерусалимского взять и его?»