Князь Холод

Евдокимов Дмитрий Валентинович

– Так вот, – продолжил Алексей, – семья Ружиной готовила восстание, рассчитывая, что в этом случае мы просто не сможем остаться в стороне и не поддержать их. Но готовили плохо, потому что Янош всё прознал, заговор разгромили, главарей арестовали и не так давно казнили. В том числе отца и брата Натальи. Ей повезло – успела бежать, когда начались аресты.

– Вот оно что! – душевное состояние девушки становилось вполне объяснимым. – И что дальше?

Дальше пошла политическая игра. Царь Иван Федорович приютил беглянку, являющуюся теперь единственной законной наследницей Корбинского края. А король Янош, несмотря на всё свое могущество, не хотел менять владетелей края своей

властью, справедливо полагая, что это может аукнуться ему в будущем. Тем более что сейчас он, по праву сюзерена, имел право «принять участие в судьбе» наследницы, то есть найти ей жениха в приказном порядке. Таким образом и законность будет соблюдена, и верный правитель поставлен в мятежный регион. Загвоздка была лишь в труднодоступности невесты.

Но и Иван Шестой пока не мог использовать беглянку в своих целях. Выдать ее замуж дело не хитрое, но нужно понимать, что кто бы ни был ставленником Таридии, ему придется оказывать вооруженную поддержку, то есть воевать. Был, правда, еще один весьма сомнительный вариант. Если бы жених оказался из очень знатного рода, то его кандидатуру могли бы поддержать другие монархи и Яношу, скрепя сердце, пришлось бы согласиться. Но, опять же, перевести край в подданство Таридии новому правителю можно будет только силой. А где взять такую силу, если сам таридийский государь не решается вступать в войну с Улорией?

Поэтому ситуация с Ружиной находилась в этаком замороженном состоянии, а сама она уже больше года жила в царском дворце на полном государственном обеспечении. Нужно ли упоминать, что нравилось подобное не всем? Придворные дамы открыто завидовали ее нарядам, полагая, что куплены они за казенный счет, придворные кавалеры считали, что она не по праву занимает привилегированное положение близ царской особы, а представители знатных семейств обвиняли графиню в попытке решить собственные проблемы за чужой счет. В конце концов, не нравилось быть в подвешенном состоянии и самой Ружиной.

– И тут она допустила ошибку, – царевич растянул губы в широчайшей улыбке, отчего стал похож на мультяшный персонаж, – не зная о твоей помолвке с купеческой дочерью, предложила тебе себя в жены!

– Ну и? – мрачно поинтересовался я, уже догадываясь, что услышу в ответ.

– Была высмеяна в лучших традициях Князя Холода и награждена тем самым прозвищем «приживалка»!

– Ох и дурак! – я в отчаянии схватился за голову руками.

– Ты чего? – Алексей резко остановился и посмотрел на меня широко раскрытыми от изумления глазами.

– Поверить не могу, что был такой сволочью!

– Да она сама виновата! И главное – думаешь, она сделала выводы? Как бы не так, сейчас князя Григорянского обхаживает! Не дура ли?

– Она просто несчастная, испуганная, ищущая спасения девочка.

– Ну, вот что, Миха, давай-ка оставим Ружину в покое, – царевич тяжело вздохнул, – пойдем праздновать твое возвращение. Пора начинать новую жизнь!

Я пытался сопротивляться, справедливо полагая, что неправильно начинать новую жизнь со старой доброй попойки в компании царевича Алешки, но второй наследник престола умел быть настойчивым, дополнительно мотивировав свой приказ-приглашение завтрашним возвращением в столицу государя. А уж тогда мне будет не до пьянки, придется предстать пред его светлые очи с отчетом.

Да и у кого еще я смогу почерпнуть столько полезной информации, как не у закадычного дружка?

8

Никогда особо не любил ни ходить в гости, ни принимать гостей. По прошествии одного, двух, ну, максимум трех часов терпение мое исчерпывается и гостевая ситуация начинает причинять

мне серьезные муки. Нет, конечно же, бывают исключения, когда и людям ты искренне рад, и прекрасно проводишь с ними время. Но даже в этом случае спустя несколько часов я ощущаю себя уставшим и полностью опустошенным. Может, дело в воспитании, может, в характере. Еще однажды мне поведали теорию об энергетических донорах и вампирах, мол, я подпитываю своей энергетикой окружающих до тех пор, пока не превращаюсь в разряженную батарейку. Может, так, а может, и нет. Никогда не пытался подвести под этот факт какую-либо теорию, просто воспринимал его как данность – ну не могу я хорошо себя чувствовать ни при долгих походах в гости, ни при долгих приемах гостей.

Зная эту особенность моего характера, можно представить, сколько душевных мук пришлось мне вытерпеть, чтобы просидеть в гостях у царевича Алексея весь день! И все это время практически не вставая из-за стола.

За завтраком было многолюдно, кроме нас с Алексеем за его столом кормились не менее двух десятков придворных обоего пола. Никого из них я не знал, хотя пара человек пыталась петь мне дифирамбы по поводу вчерашней дуэли, намекая на свое присутствие в толпе зрителей. Но я предпочел отмолчаться, царевич тоже не проявил интереса к разговору, поэтому тема быстро сошла на нет.

А поскольку я устранил свою персону из общего обсуждения, то битых три часа пришлось выслушивать подхалимские речи в адрес моего царственного товарища. Не знаю, как всегда, но сегодня царевич никакого внимания на придворных блюдолизов не обращал и в разговоры практически не вступал.

– Видишь, кого терпеть приходится? – устало спросил Алешка, как только последний столующийся покинул его покои.

– Так в чем дело? – удивился я. – Гони их всех в шею!

– Легко тебе говорить, к Федьке на завтрак по сотне человек приходят, чуть не драку за места устраивают. И не эти отбросы, а действительно важные интересные люди. А у меня – вот, и смех и грех! – с самым мрачным видом пожаловался младший царевич.

Вон оно что! Завидуем старшему брату по полной программе. Но старший-то царевич реальными делами занимается: реформы толкает, армию новую создает, над флотом задумывается. Федор уже сейчас чуть не половину государственных дел на себе тянет, а садиться на трон не спешит, везде и во всем отца поддерживает. Оттого и популярность в народе, потому и уважение соответствующее, как у друзей, так и у врагов.

А младшенький, стало быть, хочет иметь те же сладкие плюшки, но на халяву. Ситуация знакомая и не раз встречавшаяся мне ранее. Эх, не с той стороны ты за решение проблемы берешься, Алешка! Да и не берешься вовсе – только видимость создаешь.

Как только гости разошлись, царевич набросился на меня с расспросами. Пришлось поведать ему про покушение, выздоровление и жизнь в Холодном Уделе, про то, как полк Белогорский формировал. Ну и про дуэль с поручиком Сахно, куда ж без нее – тут он меня чуть ли не посекундно восстанавливать события заставил.

А потом настал черед рассказывать Алексею, и на меня обрушился целый поток жалоб. Царевич жаловался на отца и брата, на предателя Воротынского, на негодяя Глазкова, настоявшего на моем изгнании, на окружающих его лжецов и трусливых подхалимов, на нерадивых слуг и недостаточность выделяемого ему денежного содержания. Весь мир был в чем-то виноват перед ним, таким хорошим, «белым и пушистым». Никогда прежде мне не доводилось выслушивать такого количества жалоб от одного человека. И никогда прежде я так не радовался выпивке, потому что если бы не она, родимая, мой мозг выкипел бы еще на исходе первого часа этой моральной экзекуции.