Князь лжи

Смирнов Андрей Владимирович

Это была целая вселенная – но пустая, однообразная; и центром ее являлся Эдрик. Потянулись минуты… Ничего не происходило. Эдрик – вернее, его призрачный двойник – не мог двинуться с места: здесь некуда было идти. Все это слишком напоминало колдовскую ловушку. Усилием воли он попытался вырваться, вернуться обратно в свое тело – и ощутил только, что центр этого карманного мира смещается вместе с ним. Все осталось как было. Злость от чувства собственной беспомощности едва не затопила его разум, но стоило эмоциям достичь определенной черты, как сработал психический механизм, выработанный

за годы обучения в Школе. Рассудок вновь стал ясным, ярость сменилась спокойствием, граничащим с отчужденностью. Его внутренний мир словно заледенел; в этом состоянии он не переживал и не о чем не беспокоился, он мог прождать вечность… а мог, смеясь, плюнуть в лицо собственной смерти. Не было ни страха, ни надежд, ни сомнений. Не было и времени.

Потом… что-то стало меняться. Однообразная сферическая вселенная будто чуть-чуть расширилась; ее центр уже не соответствовал Эдрику, а сместился вперед на несколько шагов. Эдрик понял, что в воображаемый мир, созданный колдовством хозяина Обсидиановой Башни, вошло еще чье-то сознание – именно оно и вызвало смещение баланса. Центр мира помещался теперь как бы между Эдриком и вошедшим; секунду спустя Мардельт ощутил присутствие Фремберга. Контакт был столь ясным, что сознание услужливо подсунуло и зрительный образ: вон он, в темной мантии, висит в зеленоватой пустоте совсем рядом. Эдрик понимал, что то, что он видит – иллюзия, вдобавок – вызванная его же собственным разумом, но не стал изгонять этот образ. «Видя» собеседника, было куда удобнее и привычнее общаться с ним.

– Привет, – сказал Эдрик. И ощутил волну раздражения, накатившую со стороны Пепельного Мага – последнему явно не нравилась фамильярность наемника.

С трудом удержавшись от искушения позлить могущественного, самодовольного бессмертного разговором о погоде или качестве пива, Эдрик вкратце рассказал все, что уже успел разузнать.

– Забрал амулет у Аронгобана?.. Хорошо. У самого руки никак не доходили это сделать.

– У меня такое чувство, – задумчиво произнес Эдрик, – что ты не только об этом позабыл. Половина… а может, и все, что я тут разузнал – тебе ведь и так известно, верно? Спрашивается: какого черта…

– Нет-нет, твой рассказ очень интересен, – поспешно заверил Эдрика Пепельный Маг. – Новые подробности.

– И что они меняют в общей картине?

– Хочу напомнить, что твоей главной задачей было не расследование, а поиск книги…

– Вот-вот. «Поиск книги». Будет проще, если ты сразу скажешь, как она называется и где лежит. Это сэкономит нам время.

– Увы, – Фремберг покачал головой. – Если бы я знал – не стал бы тебя посылать. Оригинал, вероятно, до сих пор пребывает в княжеских архивах. Ищи.

– А название? Автор? Хотя бы тематика?

– Понятия не имею. Мы это уже обсуждали. Вероятнее всего, книга написана на Искаженном… или, по крайней мере, включает в себя достаточно много слов этого языка. Маскриб должен был в первую очередь интересоваться именно такими произведениями.

– Что он вообще говорил о ней?

– Не говорил, а писал. Три месяца назад, отправляя очередную партию, в сопроводительном письме упомянул о книге, которая может меня по-настоящему

заинтересовать. И все, больше ни слова. Затем я узнал о его смерти…

– Из письма Аронгобана?

– Нет, оно пришло позже. Мне сообщил об этом один… одно существо, приставленное к Нарверишу.

– Какое еще существо? – поинтересовался Эдрик.

– Ты скоро с ним познакомишься. До последнего времени он занимался другими делами, но как раз на днях вернулся в Башню. Я отправлю его к тебе.

– Но…

– Слушай и не перебивай. При Нарверише он выполнял обязанности гонца. Перед тем как исчезнуть, Ёнко послал его ко мне с совершенно идиотским поручением. А когда гонец вернулся, его уже не было.

– Может, ты все-таки скажешь, что это за существо? – хмуро спросил Эдрик.

– Тайвэ. Особый вид песчаных демонов-ищеек.

– А что за поручение?

– Якобы очень важное и срочное письмо, содержания которого тайвэ, естественно, не мог знать. На деле – чистый лист. Я решил было, что это либо дурацкая шутка, либо Нарвериш, по рассеянности, перепутал бумаги. Тайвэ опять прибыл в Рендекс, не обнаружил Нарвериша и занялся его поисками. Ничего не найдя, он вернулся ко мне. Я опять послал его в Рендекс, на этот раз – к Маскрибу, полагая, что хоть он, возможно, что-то знает о странном поведении Ёнко и его нынешнем местоположении. Тут и выяснилось, что Маскриб – убит. В этом деле есть еще несколько странных моментов, но о них пусть лучше расскажет демон, когда тебя найдет.

– А он найдет?

– Найдет.

– Ему не надоело метаться между Рендексом и твоей Башней?

– Тайвэ могут перемещаться в Нижние Миры и таким образом сокращать себе путь.

– Хмм… Похоже, ты повесил на них хорошие подчиняющие заклятья.

– Они свободные существа, и я закрываю тему об их способностях и причинах, по которым они мне служат, – отрезал Фремберг. – Ты еще что-то хотел узнать?

– В общем-то да. Что значит «искал, но не нашел»? Как искал?

– Я же сказал: это демон-ищейка. Он способен учуять эфирный след любого существа и найти его в любом из доступных ему миров.

Эдрику вспомнились слова Аронгобана о том, что демоны и люди, перерабатывая энергию, наделяют ее своим «запахом».

– Как я понимаю, след растворяется уже через несколько часов… – полувопросительно произнес он.

– Это кто тебе такое сказал?

– Аронгобан.

– Аронгобан – смертный, пользуется амулетами и прочей ерундой, – в голосе Пепельного Мага отчетливо проскользнули снисходительные нотки. – Тайвэ может взять след даже несколько месяцев спустя.

– Почему же не взял?

Насмешливый тон, которым был задан вопрос, Фрембергу явно не понравился.

– Спросишь у него самого, – буркнул он. – Что-нибудь еще?

– Пожалуй, все. Будем ждать твою нечисть.

– Займись пока книгой. Да, и вот что…

– Что?

– Если ты найдешь ее… я надеюсь, у тебя хватит ума не пользоваться ею. Если Маскриба сгубило собственное колдовство, а не что-то еще, то причиной смерти могло стать одно неверно сказанное слово в ходе ритуала. А Маскриб знал Наречье почти как свой родной язык. Он всю жизнь только им и занимался.