Князь Меттерних: человек и политик
Шрифт:
Из страха перед Наполеоном и под давлением России, Австрии, прусских антинаполеоновских сил Фридрих Вильгельм III проявил исключительную изворотливость. Наконец он согласился перейти от простого нейтралитета к вооруженному. Конечно, русским и австрийцам этого мало. Меттерних заявил прусскому министру Гарденбергу, что таким путем не спасти Европу. Пройдет 6–7 лет, и Меттерних именно вооруженный нейтралитет будет рекламировать как эффективнейшее средство против Наполеона.
Меттерних был за то, чтобы Россия припугнула прусского короля, хотя после это отрицал. В конце концов союзникам помог сам Наполеон, который, не посчитавшись с нейтралитетом, нарушил границу Пруссии. Король тогда согласился открыть границу и для русских. Пока пруссаки колебались, Наполеон успел разгромить австрийцев под Ульмом (19 октября 1805 г.) и занять Вену. Теперь вступление Пруссии в войну, с точки зрения Меттерниха, должно стать компенсацией за Ульм.
В Берлин прибывает
Прусский король прижат к стене. Меттерних пишет, что без царя, без его решимости, благородной самоотверженности, когда он, не считаясь с угрозой собственному достоинству, как простой участник включился в переговоры, результат не был бы достигнут [97] . Но Клеменс, естественно, не преминул заметить, что русские участники переговоров воздали должное и ему за твердость и последовательность [98] .
97
Ibid. Bd. 2. S. 75.
98
Ibid. S. 76.
5 ноября в Потсдаме был заключен договор трех монархов: прусского, российского и австрийского. Театральный церемониал при подписании договора соответствовал романтическому складу характеров Александра I и Фридриха Вильгельма III. Они торжественно поклялись в верности друг другу перед гробницей Фридриха II, кстати, весьма цинично относившегося к клятвам и договорам. Романтизм не помешал, однако, прусскому королю потребовать у союзников права Пруссии на оккупацию Ганновера, что создавало для коалиции серьезную проблему, поскольку это было родовое владение династии, царившей в Англии.
Александр I отправился в главную квартиру третьего партнера – императора Франца II, навстречу Аустерлицу. Под впечатлением жестокого поражения русско-австрийских войск под деревней, входившей во владения Кауницев, там, где была его свадьба, Меттерних назвал 2 декабря 1805 г. более тяжелым днем, чем 14 июля 1789 г.: «Мир потерян, Европа сожжена, а из пепла возникает новый порядок вещей или, скорее, старый порядок способствует успеху нового» [99] . Символично и то, что Наполеон после победы ночевал в замке Кауницев, в комнате Меттерниха.
99
Srbik H. R. Op. cit. P. 111.
Прусский министр иностранных дел Гаугвиц ухитрился найти лазейку в Потсдамском договоре. С ультиматумом в одном кармане и с поздравлениями на случай победы – в другом, он отправился вслед за Наполеоном, выжидая, чем закончится битва. Победителю он вместо ультиматума угодливо вручил поздравления. Обмануть этим Наполеона, конечно, не удалось, а позора досталось изрядно. Разбитая при Ульме и Аустерлице, Австрия не могла продолжать войну. В Пресбурге (Братислава) начались переговоры о мире. Коллоредо и Кобенцлю пришлось уйти с политической авансцены, выдвинулся вперед И. Ф. Штадион. Меттерних пребывал в крайне удрученном состоянии. Поражение Австрии сплеталось с его личной неудачей: он не смог выполнить свою миссию в Берлине. «Я постарел на тридцать лет, – писал он Генцу, – ибо последние три года эквивалентны тридцати годам любого другого века» [100] . Кайзер Франц II все же отметил старания Меттерниха в Берлине. Он был награжден большим крестом ордена Святого Стефана. Свою неудачу Клеменс объяснял главным образом предательством Таугвица. Теперь он старался заручиться поддержкой нового главы дипломатического ведомства графа И. Ф. Штадиона. В связи с его выдвижением вакантным стало престижное место посла в Петербурге, и на него прочат Меттерниха. Однако вместо российской столицы он неожиданно для себя попал в Париж.
100
Цит. по: Bertier de Sauvigny G. de. Op. cit. P. 72.
Глава II. Парижские университеты
I
Сравнительно короткий период долгой жизни Меттерниха, связанный с его пребыванием в Париже в качестве посла (с августа 1806 г. по июнь 1809 г.), был совершенно уникален с точки зрения формирования его
При всей своей самоуверенности Клеменс испытал серьезные сомнения, когда перед ним открылась перспектива отправиться послом во французскую столицу. Позже он признавался, что охотнее поехал бы в Петербург. Царь Александр I произвел на него в Берлине самое лучшее впечатление. У него сложились хорошие отношения с российскими дипломатами и в Дрездене, и в Берлине. Даже страх перед русскими морозами отступал на второй план при мысли о тех испытаниях, которые подстерегали его в Париже. Конечно, двор наполеоновской империи будоражил его воображение, интриговал своей новизной, неизведанностью. Но по своему характеру он предпочел бы знакомое, испытанное. Кроме того, в Париже ему предстояло представлять только что разгромленную и разграбленную страну. Он сам признавал: «Задача представлять во Франции Австрию непосредственно после Пресбургского мира была сопряжена с такой суммой трудностей, что я был озабочен, смогу ли справиться с ними?» [101] . Но задним числом Меттерних утверждал, что отправился в Париж с намерением изучить сильные и слабые стороны Наполеона, чтобы эффективнее бороться против него.
101
NP. Bd. 1. S. 54.
История с назначением Клеменса австрийским послом во Франции довольно запутанная, но все же она дает возможность представить, от какого причудливого сочетания факторов зависела в те времена дипломатическая карьера, как вертелись колесики механизма династической кабинетной дипломатии. Это позднее Меттерних представил дело таким образом, что все его проблемы сводились к выбору, куда ехать – в Петербург или Париж. Ему пришлось пережить хотя и недолгий, но неприятный период неопределенности. Ведь берлинская миссия кончилась для него неудачно. В Париж граф Штадион намеревался послать Кобенцля. Новый австрийский министр помышлял о новой войне с Францией, на серьезное долгосрочное соглашение с ней он не рассчитывал. Кобенцль, типичный дипломат старой школы, пользовавшийся репутацией франкофила, если бы и не добился от французов каких-то поблажек, то во всяком случае мог бы тянуть время, необходимое для регенерации австрийской военной мощи. Однако Наполеон достаточно хорошо знал Кобенцля (он вел с ним переговоры еще в Кампо-Формио) и отклонил его кандидатуру.
Император французов потребовал, чтобы в Париж был послан кто-нибудь из семейства Кауница, «истинно австрийского дома, издавна связанного с французской системой». В этом явно ощущалось влияние наполеоновского министра иностранных дел Талейрана, сторонника франко-австрийского сближения в духе традиции Шуазеля и Кауница. Первоначально он имел в виду князя Алоиза Венцеля Кауница, бывшего посла в Неаполе. Впрочем, фигурировали и такие имена представителей австрийских домов, как князь Лихтенштейн и князь Шварценберг. Имя Меттерниха еще не произнесено. Есть основания полагать, что оно было подсказано французскими коллегами Клеменса по Дрездену и Берлину. Бывший посланник в Саксонии Ларошфуко занимал тогда пост французского посла в Вене, а приятель по Берлину Лафоре был доверенным Талейрана. Не исключено, что вмешательство Ларошфуко было инспирировано самой четой Меттернихов. И все же Париж манил сильнее, чем пугал. Это был большой скачок в дипломатической карьере назло всем «добрым родственникам» из семейства Кауницев, которые пытались помешать назначению Клеменса, но безуспешно. Он не скрывал своего удовлетворения, что благодаря назначению в Париж ему удалось перепрыгнуть всех своих былых сотоварищей по дипломатическому корпусу.
Наряду с честолюбием Меттерниха привлекали в Париж и более приземленные материальные причины. На его расточительном отце уже висел долг в 700 тыс. гульденов с годовыми платежами в 35 тыс. Кроме того, в результате войны Франц Георг лишился совсем недавно полученного Охсенхаузена. Клеменс добился 90 тыс. гульденов посольского жалования в год. Ему помогло то обстоятельство, что скуповатый Кобенцль в бытность свою послом не устраивал роскошных приемов, приличествующих представителю великой державы. Французы были этим недовольны, и это давало повод требовать более солидного содержания. Меттерних втайне надеялся, что в силу своего положения в Париже ему удастся добиться возвращения Охсенхаузена или, по крайней мере, компенсации за него.