Князь Николай Борисович Юсупов. Вельможа, дипломат, коллекционер
Шрифт:
Обыкновенно в советском литературоведении полагалось в обязательном порядке цитировать слова Пушкина, которые он, якобы, говорил М. А. Максимовичу по поводу своего «Послания». Разговор этот Максимович воспроизвел спустя полвека после гибели поэта и воспроизвел опять же, якобы, дословно. Вот эти слова:
— Но ведь вы его там изобразили пустым человеком, — сказал Максимович Пушкину.
— Ничего, не догадается, — якобы, ответил поэт [299] . Действительно, нужно совершенно не знать текста «Послания», чтобы сочинить подобный разговор.
299
Цит. по: Анциферов Н. П. Указ. соч.
Михаил Александрович Максимович — адъюнкт ботаники в Московском университете и профессор русской словесности в университете Киевском (почувствуйте разницу!) всю жизнь на самом деле оставался всего лишь хорошим этнографом. Воспоминания его о Пушкине весьма малодостоверны и напоминают по форме этнографические записи
Итог злопыхательств во всех сферах общества, рожденных на свет в связи со стихотворением «К вельможе», подвел Василий Львович Пушкин, обратившийся к племяннику со своим стихотворным «Посланием», написанным в Москве в середине июня или первой половине июля 1830 года. Оно оказалось последним, предсмертным стихотворением автора знаменитого «Опасного соседа».
…Послание твое к вельможе есть пример, Что не забыт тобой затейливый Вольтер. Ты остроумие и вкус его имеешь И нравиться во всем читателю умеешь. Пусть бесится, ворчит московский Ла-Бомель: Не оставляй свою прелестную свирель! Пустые критики достоинств не умалят, Жуковский, Дмитриев тебя и чтут и хвалят; Крылов и Вяземский в числе твоих друзей; Пиши и утешай их музою своей, Наказывай глупцов, не говоря ни слова, Печатай им назло скорее «Годунова». Творения твои для них тяжелый бич, Нибуром никогда не будет наш москвич, И автор повести топорныя работы Не может, кажется, проситься в Вальтер Скотты. Довольно и того, что журналист сухой В журнале чтит себя романтиков главой. Но полно! Что тебе парнасские пигмеи, Нелепая их брань, придирки и затеи! Счастливцу некогда смеяться даже им…Ж. Вивьен. «Портрет Василия Львовича Пушкина». 1823? ВМП.
Упомянутый Бомель Лоран Англевиль — французский писатель и литературный враг Вольтера. И Бомель, и Полевой, и Полторацкий оказались всего лишь слабыми литературными тенями рядом с Вольтером и Пушкиным. Впрочем, почти все критики так ничего после себя и не оставляют, кроме лая Моськи из басни И. А. Крылова. Верно замечено, что «критикам памятников не ставят».
Неизв. художник «Портрет И. И. Дмитриева». 1810–1814. ГМП.
Встречался Пушкин с Юсуповым еще несколько раз, уже после поездки в Архангельское. Встречи продолжались вплоть до вынужденного отъезда поэта из Москвы в Петербург, куда Александр Сергеевич не слишком благоразумно пытался сбежать от «любимой тещи» Натальи Ивановны. Люди опытные говорят, что от этой напасти не спрячешься; спасает только Ваганьково…
О Николае Борисовиче часто говорили в кругу друзей Пушкина. 19 декабря 1830 года П. А. Вяземский писал поэту из своей подмосковной Остафьева: «Я третьего дня и позабыл просить тебя побывать у князя Юсупова и от меня поразведать его о Фон-Визине. Вижу по письмам, что они были знакомы. Не вспомнит ли князь каких-нибудь анекдотов о нем, острых слов его? Нет ли писем? Поразведай его также о Зиновьеве, бывшемминистре нашем в Мадриде и Мусине-Пушкине, нашем после в Лондоне: они были общие приятели Фон-Визину. Узнай, кто говорил: у нас лучше. Скажи князю, что я сам не адресуюсь к нему, чтобы не обеспокоить письмом. На словах легче переспросить и отвечать. Пожалуйста,
Арбат. Так выглядела московская квартира А. С. Пушкина до реставрации. Фотогр. 1974 г. из архива автора.
Прости. 19-го декабря 1830. Нет ли у князя на память чего-нибудь о Стакельберге, бывшем в Варшаве, о Маркове? Все это из Фон-Визинской шайки» [300] .
Пушкин отвечал 10–13 января 1831 года: «…Вчера я видел кн. Юсупова и исполнил твое препоручение, допросил я его о Фонвизине и вот чего добился. Он очень знал Фонвизина, который несколько времени жил с ним в одном доме. (В беседе это был второй Бомарше… — франц.) Он знает пропасть его bon mots (острот), да не припомнит. А покамест рассказал мне следующее: Майков, трагик, встретя Фонвизина, спросил у него заикаясь, по своему обыкновению: видел ли ты мою „Агриопу“? — Видел — Что же ты скажешь об этой трагедии? — Скажу: Агриопа, засраная жопа. Остро и неожиданно! Неправда ли? Помести это в биографии, а я тебе скажу спасибо» [301] .
300
Пушкин А. С. Письма. Т. III. М., ACADEMIA, 1935.
301
Там же.
Арбат. Московская квартира А. С. Пушкина. Филиал музея А. С. Пушкина. Современная фотография.
Благодарить Пушкину князя Вяземского не пришлось — он не решился воспроизвести этот милый разговор в своей книге о Фонвизине. В ответе Вяземский 14 января 1831 года из Остафьева писал: «Хорош Юсупов, только у него и осталось в голове, что жопа» [302] .
Кстати, не совсем приличное теперь слово, оставшееся в памяти князя, когда-то входило в повседневный словесный обиход и не вызывало особых возражений. Употребил его без лишнего стеснения сто с лишним лет спустя в своих воспоминаниях и князь Ф. Ф. Юсупов-младший, в качестве сохранявшегося в обиходе русской эмиграции, где тщательно старались избегать «советских» слов и выражений.
302
Там же.
Князь Николай Борисович также побывал в доме великого поэта — по меньшей мере, однажды. Вскоре после женитьбы, 27 февраля 1831 года, Пушкин давал в своей арбатской квартире первый домашний бал. Князь Юсупов присутствовал среди немногих гостей и даже распоряжался танцами. Вот что рассказал об этом будущий московский почт-директор Александр Яковлевич Булгаков: «Пушкин славный задал вчера бал. И он, и она прекрасно угощали гостей своих. Она прелестна, и они как два голубка. Дай бог, чтобы всегда так продолжалось. Много все танцевали, и так как общество было небольшое, то я тоже потанцевал по просьбе прекрасной хозяйки, которая сама меня ангажировала, и по приказанию старика Юсупова: „Et moi j’aurais danse, si j’en avais la force“, — говорил он. Ужин был славный; всем казалось странно, что у Пушкина, который жил все по трактирам, такое вдруг завелось хозяйство. Мы уехали почти в три часа…» [303] .
303
Цит. по: Овчинникова С. Т. Пушкин в Москве. М., 1985.
Неизв. художник. С оригинала И. Е. Вивьена. «Портрет кн. П. А. Вяземского». 1817. ГМП.
Встречаются недостоверные указания на то, что Николай Борисович, якобы, присутствовал на мальчишнике, данном Пушкиным перед свадьбой и непосредственно на свадьбе поэта. На самом деле, на «мальчишнике» старик Юсупов побывать никак не мог в силу своего положения и возраста. Да и чисто по-человечески не совсем было бы удобно большому вельможе стеснять приятелей Александра Сергеевича, людей отнюдь не высшего света, которые собрались у него, чтобы по старинной традиции элементарно напиться перед женитьбой друга и похвастаться всякого рода мужскими подвигами и победами. К тому же Юсупову не полагалось много пить по состоянию здоровья.
И. К. Макаров. «Портрет Н. Н. Пушкиной». 1849. ГМП. В музей поступил от бывшего главного художника Музея Революции СССР М. М. Успенского.
Не присутствовал князь и на свадьбе поэта, где на него возлагались обязанности посаженого отца. На сей раз по болезни. Только по выздоровлении он появился на квартире Александра Сергеевича и Натальи Николаевны, где и возглавил первый семейный бал Пушкиных.
Повторюсь, что, по всей вероятности, поэт и князь в Москве встречались еще не единожды, но документальных подтверждений тому, увы, нет.