Князь Пустоты. Книга третья. Тысячекратная Мысль
Шрифт:
Прекрасное лицо нелюдя на миг исказил ужас. Зрачки сжались в точки, подобные остриям игл дикобраза. После тысячелетних занятий колдовством этот квуйя носил Метку, и она была куда глубже, чем у любого адепта, – как цвет индиго на фоне воды. Несмотря на сверхъестественную красоту и фарфоровую белизну кожи, лицо его казалось пораженным проказой и увядшим, словно угли, некогда полные огня, а теперь потухшие. Говорят, некоторые квуйя помечены так глубоко, что вблизи хоры покрываются солью.
– Помню? – отозвался Мекеретриг,
Словно подчеркивая его слова, луч солнца упал на стену и окрасил тела мертвых алым.
– Мерзость, – плюнул Наутцера.
Сети вокруг пригвожденных тел затрепетали. Справа, где стена изгибалась, раскачивалась взад-вперед мертвая рука, словно махала невидимым кораблям.
– Как и все монументы и памятники, – ответил Мекеретриг, касаясь подбородком правого плеча, что у нелюдей было знаком согласия. – Что они такое, если не протезы, говорящие о нашей беспомощности и немощи? Я могу жить вечно. Но увы – все, чем я живу, смертно. И твои мучения, Сесватха, есть мое спасение.
– Нет, Кетьингира.
Усталость в голосе Сесватхи наполнила душу Ахкеймиона страданием, слезы выступили на глазах. Его тело помнило этот сон.
– Все не так, – продолжал Сесватха. – Я читал древние хроники. Я изучал письмена, вырезанные в Высоких Белых Чертогах до того, как Кельмомас приказал разбить твои изображения. Ты был велик. Ты был среди тех, кто взрастил нас, кто сделал норсирайцев первыми среди племен людей. Ты не был таким, мой князь. Ты никогда не был таким!
И снова странный жест, неестественный кивок в сторону. Одинокая слеза пробежала по щеке.
– В том-то и дело, Сесватха. В том-то и дело…
Когда угасает нежность, раскрывается рана. В этой простой реальности – вся трагедия и страшная истина бытия нелюдей. Мекеретриг прожил сотни человеческих жизней – даже больше. Каково же это, думал Ахкеймион, когда все воспоминания – и прикосновение возлюбленной, и тихий плач ребенка – вытесняются накопившимся страданием, ужасом и ненавистью? Чтобы понять душу нелюдя, некогда писал философ Готагга, нужно всего лишь обнажить спину старого непокорного раба. Шрамы. Шрамы поверх шрамов. Вот отчего они безумны. Все.
– Я все время меняюсь, – продолжал Мекеретриг. – Я делаю то, что мне ненавистно. Я бичую свое сердце, чтобы помнить! Ты понимаешь, что это значит? Вы мои дети!
– Должен быть иной путь, – прошептал Наутцера.
Нелюдь склонил безволосую голову, как сын, охваченный раскаянием перед лицом отца.
– Я меняюсь… – Когда он поднял глаза, на его щеках блестели слезы. – Другого пути нет.
Наутцера вывернулся на гвоздях, прибивших к стене его руки, и закричал от боли:
– Тогда убей меня! Убей, и покончим с этим!
– Но ты же знаешь, Сесватха.
– Что? Что я знаю?
– Знаешь,
Наутцера уставился на него. Глаза его округлились от ужаса, он стиснул зубы от боли.
– Если бы я знал, это ты сейчас был бы в оковах, а я терзал бы тебя!
Мекеретриг дал ему пощечину с такой силой, что Ахкеймион подпрыгнул. Капли крови забрызгали оскверненную стену.
– Я выпотрошу тебя, – проскрежетал нелюдь. – Хоть я и люблю тебя, я выверну твою душу наизнанку! Я освобожу тебя от ложного представления о «человеке» и выпущу зверя – бездушного зверя! Этот воющий зверь откроет истину всех вещей… И ты расскажешь мне!
Наутцера закашлялся, захлебываясь кровью.
– А я, Сесватха… я запомню!
Ахкеймион увидел, как нелюдь стиснул зубы. Глаза Мекеретрига сверкнули, как острые солнечные лучи. Вокруг его пальцев появились пылающие оранжевые кольца кипящего света. Ахкеймион тут же узнал Напев – квуйский вариант Лигатуры Тауа. Мекеретриг охватил лоб Сесватхи огнедышащими ладонями, словно пилой впиваясь в его тело и душу.
Наутцера взвыл диким голосом.
– Тс-с, – прошептал Мекеретриг, стискивая скулы старого колдуна. Он стер слезы большим пальцем. – Тихо, дитя…
Наутцера мог только часто дышать и содрогаться в конвульсиях.
– Пожалуйста, – сказал нелюдь, – пожалуйста, не плачь…
И тут Ахкеймион взревел:
– Наутцера!
Он не мог смотреть на это, только не опять, только не после Багряных Шпилей!
– Это сон, Наутцера! Это сон!
Великий Даглиаш онемел. Чайки и вороны взлетели и зависли в воздухе. Мертвые безучастно глядели на море.
Наутцера отвернулся от ладони Мекеретрига и посмотрел на Ахкеймиона, тяжело дыша в ледяном воздухе.
– Но ты же мертв, – прошептал он.
– Нет, – ответил Ахкеймион. – Я выжил.
Исчезли помосты и стена, смрад разложения и пронзительные крики птиц-падальщиков. Исчез Мекеретриг. Ахкеймион стоял в пустоте, не в силах вздохнуть, не веря в реальность такой перемены.
«Как ты остался в живых? – кричал в его мозгу Наутцера. – Нам сказали, что тебя захватили Шпили!»
«Я…»
«Ахкеймион? Акка? Ты цел?»
Почему он казался себе таким маленьким? У него были причины скрывать правду.
«Я… я…»
«Где ты? Мы пошлем за тобой кого-нибудь. Все сделаем как надо. Месть будет неотвратимой».
Забота? Сострадание к нему?
«Н-нет, Наутцера… Нет, ты не понимаешь…»
«С моим братом поступили подло. Что еще я должен понимать?»
На один сумасшедший миг он ощутил себя невесомым.
«Я солгал тебе».
Долгое мрачное молчание, наполненное всем, что не высказано.
«Лгал? Ты хочешь сказать, что Шпили тебя не похищали?»
«Нет… То есть да, они похитили меня! И я действительно сбежал…»