Князь Рус
Шрифт:
И всякий раз Рус видел прямо перед собой ту грань, где смыкается небесный купол с земной твердью, и всякий раз мечтал добраться до края, заглянуть за него, увидеть место, куда спускается багровое солнце: в черную ли нору, за край ли скалы или же в пропасть, где начинается потусторонний мир?
Но небо постепенно темнело, небосвод окрашивался багровым, солнце разбухало, роняя красные капли пота, от которого вспыхивал и край земли, к которому солнце стремилось, а позади уже слышалось предостерегающее:
– Рус!.. Очнись! Привал на ночь.
В голосе Чеха всегда больше сожаления, чем насмешки. От Леха мало помощи, весь в девках да драках, а от Руса так и вовсе
Глава 10
И все же, несмотря на пустые от людей земли, Чех велел идти с опаской. На десять-двадцать верст впереди всегда шла передовая сотня. На самых быстрых конях. От нее отделялись десятки – дозоры. От этих уже не ускользнет ни шелест листвы в соседнем лесу, ни колыхание травы, где пробежал мелкий зверек, ни птичья трель, которая может оказаться и сигналом из засады.
Позади племени ехала конная сотня – застава. Если нападут сзади, они примут удар, а тем временем и повозки развернутся, выстроят стену, из-за которой даже женщины и дети смогут метать камни из пращей, тыкать во врага копьями и дротиками.
Остаток лета шли по голой земле. Такой она казалась, несмотря на то, что порой приходилось пробираться через лесные завалы, высылать вперед плотников с острыми топорами: чащу иногда объехать не удавалось – ломились напролом.
И все равно пустая, хотя то и дело спугивали стаи диких свиней, оленей, на обширных полянах паслись стада туров, а на участках без дремучего леса, что выглядели почти как степь, темнели плотные стайки деревьев; но куда делись человечьи кости, безмолвные черепа со следами топора или разбитые ударом палицы? Сколько их обычно белело в зеленой траве старых земель, сколько встречалось в расщелинах скал, в песках, в глине! Иные рассыпались в прах, иные были в целости и все еще дают приют мелким зверькам, гадам или птицам.
А сколько встречали развалин градов, крепостей, детинцев, кремлей, сколько чернело закопченных очагов, сколько видели окаменевших от дождей и солнца углей с пеплом! Но это было давно, а теперь неделю за неделей ехали через земли, где еще ни разу не повстречали след человеческий.
И у каждого на затылке шевелились волосы от страха и возбуждения. Мужчины хватались за оружие, распрямляли плечи и гордо посматривали по сторонам. Вот она, мечта любого мужчины – новые земли!
Вечерами у костра Гойтосир заводил поучительные беседы о древности рода, великих деяниях предков. Чех слушал внимательно, уважительно, Рус позевывал, если и слышал что, то сразу забывал, а горячий Лех однажды не выдержал:
– Да на кой нам все это?.. Мы сами – великие предки!.. Если, конечно, выживем.
Усталый Чех вздрогнул, успел задремать, сказал сурово, скрывая смущение:
– Вообще-то не так важно, кем были наши деды. Куда важнее, кем будут наши внуки.
Слово старшего было весомым, как слиток небесного железа. Волхв умолк, но лицом и развернутыми плечами выражал несогласие. Спорить не стал, в походе важно единогласие даже в мелочах, но поход когда-то да кончится…
Чем дальше забирались к северу, тем холоднее становился воздух, хотя лето было еще в разгаре. Чаще встречались ручьи, мелкие реки. Четырежды речушки оказывались глубокими, приходилось искать мелкое. Переходили вброд, не замочив стремян и ступиц телег, но вода ухитрилась унести двух телят и зазевавшегося ребенка. Чех хмуро предупредил,
Он теперь ехал по большей части сам впереди. При нем обычно держались двое-трое старших дружинников, теперь они звались боярами, Гойтосир трусил следом на тихой лошадке, а Лех и Рус чаще занимались обозом. Там постоянно случаются поломки, с отставшими остаются только кузнецы, плотники и шорники, но за их сохранность теперь отвечали Лех и Рус, пусть приучаются не только скакать очертя голову, рубить и бахвалиться подвигами, а бдят и о племени, подводах, берегут скот, людей.
Рус, в отличие от Леха, не ярился, улыбался загадочно. В обозе ехала Ис, и он каждую ночь нырял в ее объятия. Днем она садилась в седло, общалась с Корнилом, тот тоже вроде бы изгой даже в своем племени, старый волхв общался с нею охотно, а к ночи Ис умело стреноживала коня и пускала пастись, благо травы здесь щекотали лошажьи брюха.
А Чех ехал впереди насупленный, синие глаза смотрели исподлобья сурово и недоверчиво. Рус поглядывал на старшего брата с любовью и боязливым почтением. Чех все знал и все умел…
Однажды ненадолго выбрался впереди обоза, насточертело глотать пыль из-под колес, неспешно догонял дозор, где маячили широкие плечи Чеха, и вдруг непроизвольно поднял голову, вздрогнул. Небо, уже совсем было застывшее на ночь, внезапно снова побагровело. Темно-сизая туча рассыпалась на мелкие барашки, теперь все западное небо стало морем расплавленного металла. По нему плавали шлак, темная окалина, а само солнце исчезло, вместо него от темной земли и через все багровое море поднимался огненный столб – красный, зримо плотный, раскаленный, пугающий.
Он ощутил, как мороз пробежал по спине. За спиной кто-то под стук копыт вскрикнул с испугом:
– Не к добру…
И тут же другие голоса:
– Да уж… недоброе знамение!..
– Гойтосир молчит. Старый ворон чует беду.
Рус торопливо догнал передних всадников. Белый благородный конь презрительно фыркнул, а Чех неспешно оглянулся, шея от усилий налилась кровью, прорычал мощно и насмешливо:
– Как не к добру? К добру.
– Княже, но волхвы говорят…
И снова Рус с благоговейным трепетом услышал снисходительный голос старшего брата:
– Видишь огненный столб?
– Вижу…
– А огненное море?
– Ну и море зрю…
– Так чего ж тебе, дурень, еще надо для счастья? Это ж и есть самая что ни на есть добрая примета!
Воин умолк, озадаченный, а Рус подумал смятенно, что Чех даже приметы знает лучше любого волхва. Он настоящий вождь, и великую дурость свершил тцар Пан, когда отдалил от трона столь могучего сына.
Лес впереди стал злее, суровее. Деревья стояли так плотно, что даже всадники протискивались с трудом, а телеги пришлось пока оставить. Скрепя сердце Чех взял мужчин из отряда заграждения. Теперь уже почти все взрослые рубили лес, кусты, прокладывали дорогу.
Знойное лето, к счастью, подсушило землю. Даже в лесу колеса не увязали, а мелкие болотца успели пересохнуть. Измученный народ начал ворчать, топоры валились из ослабевших рук.
А на шестой день деревья внезапно расступились сами. Дозор выехал на такой простор, что дыхание остановилось у Руса, будто получил поленом под дых. Огромная, ровная как стол степь, ни бугорка, ни холмика, а все пространство накрывает сизый с окалиной купол! Нижняя часть уже раскалилась по всему краю, отсюда это кажется морем остывающей лавы, которую уже покрыла корка из спекшегося пепла и шлака, но в щели и разломы жидкий огонь плещется с медленной силой все так же угрюмо и страшно.