Князь Святослав II
Шрифт:
– И тебя может постичь такой же жребий, Святослав.
– Я думал над этим и выход тут один.
– Действовать по закону.
– Конечно, князь должен блюсти законы, но прежде всего князю надлежит не допускать правоты слабого над сильным, а также ослаблять влияние сильных доверием к себе слабых.
– Ну заговорил загадками, как дед-ведун, - проворчал Изяслав.
– Чем туману напускать, сказал бы прямо, как поступил бы на моем месте.
– А ты уступи мне стол киевский, брат, тогда и узнаешь, как я стану действовать на твоем месте, - то ли шутя, то ли всерьез предложил Святослав, губы его улыбались,
– Ишь ты, «уступи»!
– скривился Изяслав.
– Плохо тебе, что ли, в своем Чернигове?
– Не по плечу тебе великокняжеская власть, брат мой, коль пустяшный случай в такие сомнения тебя загнал, - заговорил Святослав с ноткой осуждения в голосе, - коль на поводу у бояр своих идешь. Больно мне смотреть на тебя. Великий князь должен быть господином и словам, и делам своим, ибо он - князь! А ты еще и шагу не ступил, а уже трясешься, как бы кого не обидеть. Отцовский закон готов ногами попрать в угоду дружине своей. Стыдись, брат! Изяслав вскочил с кресла и забегал по комнате.
– Ты чего это? Поучать меня хочешь?.. Шибко умный, да?.. Вижу, как ты на стол киевский давно метишь!.. Думаешь, попался Изяслав, как заяц в силок. Может, думаешь еще, что тебя на стол киевский позовут. Дал Бог братьев, одного из Переяславля не дозовешься, другой только и помышляет, как меня с трона оттолкнуть!
«Да чего тебя сталкивать, сам упадешь!» - подумал Святослав.
А Изяслав продолжал бегать взад-вперед и изливать свое негодование.
– Мне ли не знать, какие мыслишки в голове твоей гуляют. Вместе ведь росли. Ты в отрочестве ставил себя выше нас со Всеволодом. Только зря ты думаешь, будто великокняжеская власть такое уж благо: голова от забот кругом идет! Умники в боярской думе одно талдычат, крикуны на вече другое, польская свита супруги моей третье, а я, как осиновый кол, посередке и на меня все грехи вешают. Тут я не прав, этим я не угодил, про тех забыл. Кругом виноват!
Думал, брат родной мне подскажет, по какой тропинке ступать, дабы не оступиться. Но брат-то у меня такой заумный, что в речах его смысл узреть мудрено. А коль по-простому скажет, то как обухом по голове - уступи-ка ему стол киевский, ни много ни мало. Ежели ты так умен, дай совет дельный, а не ходи вокруг да около. Эдак каждый может рассуждать, мол, заранее надо промыслить о том, не допустить того, не проморгать сего… Ты скажи, как исправить допущенный промах, а уж избежать его повтора, о том я сам позабочусь.
– Я же сказал тебе, поступай по «Русской Правде», - сказал Святослав.
– Не могу я против дружины своей идти, понимаешь ты это иль нет!
– Изяслав в отчаянии постучал себя кулаком в грудь.
– Ты сам-то часто наперекор боярам своим идешь?
– Тогда предай смерти убийцу Яловата, - вставил Святослав.
– И на это пойти не могу!
– воскликнул Изяслав.
– И так по Киеву слух ходит, будто в день суда народ повалит на княжий двор. Как же я принародно закон нарушу. В уме ль ты, брат?
Святослав почесал голову и рассмеялся.
– Стало быть, ехало не едет и ну не везет.
– Мне от смеху твоего не легче, - рассердился Изяслав, - ты по делу толкуй, а нет, так проваливай отсель. У меня своих пересмешников хватает!
Святослав откашлялся в кулак и хмуро произнес:
– У меня у самого та же беда, да только с другого боку: с ролейными закупами [100]
[100] Ролейный закуп - кабальный смерд, посаженный на землю князя или боярина и не имеющий права уйти от своего господина. От слова «ролья» - пашня.
– Кому это нам?
– подозрительно прищурился Изяслав.
– Тебе, мне и Всеволоду.
* * *
Вечером пришел Изяслав в спальню довольный: надоумил-таки его Святослав. И впрямь, чем голову ломать, к Закону приноравливаясь, не проще ли Закон переменить. Вот управится Всеволод с брачными хлопотами, соберутся Ярославичи вместе и поразмыслят над «Русской Правдой». Сынку же торгашескому Святослав посоветовал побег устроить для успокоения народа. А чтобы бояре киевские ничего не заподозрили, Изяслав должен после этого строжайший розыск учинить по всему городу.
Гертруда, глядя на довольное лицо мужа, укладывающегося на ложе, поинтересовалась:
– Чему ты так радуешься, муженек? Сияешь как полная луна!
Изяслав с нежностью запечатлел на лбу супруги долгий поцелуй.
– Покойной ночи тебе, любая моя. Уединению с тобой радуюсь, телу твоему бесценному, к коему ты меня с недавних пор опять допускать стала.
– Ой, не лги мне, Изяслав! Ой, не лги!
– Гертруда погрозила мужу пальцем.
– О чем со Святославом шептался? Гляди, обведет он тебя вокруг пальца.
– И за всем-то углядит, и обо всем-то проведает, кудесница моя кареглазая!
– прижимаясь к жене, ласково молвил Изяслав.
– Еще бы мысли чужие читать умела.
– Твои-то мысли, сокол мой, я и так все наперед знаю, - с легкой усмешкой заметила Гертруда.
Чувствуя, куда тянется рука Изяслава, и ощущая на своей щеке его возбужденное дыхание, Гертруда попыталась отстраниться.
– Остынь, свет мой. В канун-то чистой субботы грех. Иль не христианин ты?
– Да с крестом на шее покуда, - невозмутимо ответил Изяслав, стаскивая с жены тонкую исподнюю рубашку.
– В народе говорят, что днем грешно, то ночью потешно. Ляг же под меня, как ты это умеешь. Истомился я по тебе за день!
– Все вы, русичи, грешники, - со вздохом произнесла Гертруда, ложась поудобнее…
Княжеский постельничий Людек, притаившись под дверью ложницы, затаив дыхание, прислушивался к тем неясным звукам, доносившимся изнутри. Сначала ему были слышны негромкие голоса князя и княгини, которые вскоре смолкли и потянулась волнующая молодую кровь череда звуков, несколько приглушенных и разделенных порой долгими паузами полнейшей тишины. Тогда Людеку начинало казаться, что князь и княгиня наконец уснули. Но, спустя минуту или две, острый слух постельничего снова улавливал шевеление в ложнице: не то скрип кровати, не то еще что-то.