Князь Святослав. «Иду на вы!»
Шрифт:
У Кейлы от изумления рот открылся сам собой.
– Калокир замыслил бежать из Доростола и звал меня с собой, – молвила Тюра. – Калокир говорил, что не может оставить меня в беде, что ежели ему не суждено отвратить гибель Святослава, то он хотя бы спасет меня в память о Сфандре, которую ему никогда не забыть. – Тюра вновь разрыдалась. – Я сказала Калокиру, что должна подумать над его словами, а когда он ушел, то я разыскала Харальда, чтобы посоветоваться с ним. А Харальд все передал Святославу. Князь без промедления заточил Калокира в темницу. Теперь Калокиру грозит смерть, а ведь
Кейла обняла рыдающую Тюру.
Вскоре пришел Харальд и рассказал, что Калокир, как выяснилось, хотел не просто скрыться из осажденного Доростола, но намеревался вступить в тайные переговоры с Цимисхием от имени изменников-болгар. Имена изменников уже известны, их тоже заточили в подземелье. Тайный подземный ход, которым пользовались заговорщики, тоже обнаружен гриднями Святослава.
– У Калокира есть слуга-хазарин, что сталось с ним? – поинтересовалась Кейла, стараясь не выдать свое волнение.
– Этот хазарин оказался на удивление прыток! – усмехнулся Харальд. – Он сумел бежать из города по подземному ходу.
Кейла облегченно вздохнула. Если бы с Рафаилом что-нибудь случилось, то это легло бы на ее совесть тяжким грузом.
Святослав допрашивал Калокира в присутствии Свенельда и Регнвальда.
Князь сидел на стуле с подлокотниками, на таких в Киеве обычно восседают судьи. Свенельд и Регнвальд сидели на скамье. Калокир стоял перед князем на каменном полу просторной светлицы спиной к дверям, возле которых застыли два гридня с мечами и копьями.
На дворе было начало июля.
В распахнутые окна вливались густые ароматы сочной листвы деревьев, смешанные с запахом прибитой дождем пыли. Дождь прошел над городом перед самым рассветом.
С Дуная веял прохладный ветерок, колыхавший белые занавески на окнах.
Калокир выглядел подавленным. Ночь, которую он провел в темнице, подействовала на него угнетающе. Длинные завитые волосы Калокира были спутаны, в них застряли тонкие сухие соломинки, то был след от жесткого ложа в подземелье. Роскошная туника-далматика, плотно облегающая статную фигуру Калокира, выглядела помятой.
– Так вот чем завершилась наша дружба, Калокир, – мрачно произнес Святослав. – Завершилась наша дружба твоей изменой! Значит, правы были те из моих бояр, кои говорили мне, что всякую дружбу ромеи измеряют получаемой через нее выгодой. Кончается выгода, тогда и дружба сходит на нет. Скажи, Калокир, чего наобещал тебе Цимисхий за твое предательство? Молчишь.
Калокир угрюмо смотрел себе под ноги.
– От тебя измены я никак не ожидал, Калокир, – продолжил Святослав, – поэтому пощады не жди. Жить тебе осталось до вечера. Труса и вора я еще могу простить, но изменника – никогда! Что можешь сказать в свое оправдание? Молви!
Калокир молчал, по-прежнему глядя в пол.
– Нечего ему сказать! – проворчал Свенельд. – Он же привык лгать и изворачиваться, а тут уж никак не извернешься!
– Тогда прощай, Калокир! – промолвил Святослав. – Уж не обессудь. За добро я тебе платил добром, за зло плачу злом.
Молчаливая стража увела Калокира обратно в темницу.
Весь
В сумерках за Калокиром пришли те же молчаливые стражи и вывели его из душного подземелья на свежий воздух. Калокир был спокоен. Ему связали руки, набросили на голову мешок, посадили его на коня. Лошадиные копыта зацокали по мощенным камнем улицам Доростола. Калокира сопровождал всего один всадник.
Услышав скрип отворяемых городских ворот, Калокир сообразил, что его казнь, скорее всего, произойдет где-то за городом. Цокот копыт сменился глухим топотом по сухой примятой траве. Калокир напряг слух, ловя любые звуки в обступившей его тишине; изредка всхрапывал конь под ним, звякала уздечка. Спутник Калокира хранил зловещее молчание. От этого Калокиру становилось не по себе.
Ехали довольно долго. От сидения в седле со связанными спереди руками у Калокира заныла спина.
Наконец спутник Калокира остановил лошадей. Он помог греку сойти с коня на землю и сдернул мешок с его головы. Калокир изумленно хлопал глазами. Перед ним был Регнвальд! Юноша был в кольчуге, но без шлема.
Калокиру показалось это злой усмешкой Судьбы. Нить его жизни выпало оборвать не кому-нибудь, но сыну Сфандры, любовь к которой еще и теперь жила в сердце Калокира!
«Наверняка Регнвальд знает, что его мать была моей любовницей, потому-то он и вызвался стать моим палачом», – подумал Калокир.
Регнвальд вынул меч из ножен и велел Калокиру встать на колени.
Калокир подчинился.
Встав сбоку от Калокира, Регнвальд взял меч двумя руками и занес его для удара над своим левым плечом.
Калокир закрыл глаза. Вот он, последний миг его жизни!
Но удара не последовало.
Калокир открыл глаза и взглянул на Регнвальда. Тот глядел куда-то в сторону, воткнув меч в землю. Калокир встал на ноги и увидел несущегося к ним всадника с длинными развевающимися волосами. Всадник стремительно приближался. Вот он уже совсем близко. Уже видно, что это наездница в длинном белом платье с разрезами на бедрах, через которые сверкали розоватой наготой ее полусогнутые ноги.
– Тюра! – удивленно воскликнул Регнвальд, когда лихая наездница осадила разгоряченного коня прямо перед ним. – Ты зачем здесь?
Девушка спрыгнула с седла на землю и еле удержалась на ногах, путаясь в длинном платье. Выражение мучительной тревоги сменилось на ее лице, обрамленном светлыми растрепанными волосами, миной величайшей радости, когда она увидела живого Калокира.
– Хвала богам! Я успела вовремя! – облегченно выдохнула Тюра.
Подскочив к Регнвальду, Тюра вцепилась в него обеими руками и стала умолять его пощадить Калокира. В ее голосе было столько мольбы, она такими умоляющими глазами взирала в очи Регнвальду, что тот совсем растерялся. Регнвальд знал, что Тюра очень привязана к Калокиру за все то добро, какое он для нее сделал. Однако Регнвальд не мог и представить, что его двоюродная сестра отважится на такой отчаянный поступок.