Князь Тавриды. Потемкин на Дунае
Шрифт:
Из Феодосии государыня отправилась обратно в Россию.
В Кизикермане она рассталась с Иосифом II.
Он провел час в ее кабинете, и в ту минуту, когда она собиралась сесть в карету, хотел поцеловать ее руку, но она не допустила этого, и они обнялись.
Затем император прошел вперед к ее экипажу и снова хотел поцеловать ей руку, но они дружески расцеловались.
По отъезде государыни подъехал в карете Григорий Александрович.
Император, севший уже в карету, вышел из нее и направился к его экипажу.
Князь, в свою очередь,
Император простился с ним, приветствовал его по поводу всего того, что ему удалось показать императрице, поцеловал князя, сел в карету и уехал.
Пребывание Екатерины на юге было, как мы уже имели случай заметить, полнейшим торжеством для князя Потемкина.
Императрица в самых милостивых и признательных словах одобрила все им сделанное, и по его ходатайству осыпала наградами его сотрудников.
Сам Потемкин получил похвальную грамоту, в которой подробно были прописаны знаменитые услуги, оказанные им отечеству.
Григорий Александрович провожал императрицу до Полтавы и тут же представил ей величественное зрелище, достойное великой государыни.
В окрестностях Полтавы, на полях, прославленных победой Петра I, внезапно появились две армии и вступили в сражение в том же боевом порядке, в каком Петр Великий победил Карла XII.
Офицер, представлявший шведского короля, был в точно таком же костюме, в котором был Карл XII на этом знаменитом сражении.
Потемкин в Полтаве простился с императрицей.
Он питал надежду, что она наконец согласится объявить Турции войну, — выгнать турок из Европы было, как мы знаем, его заветной мечтой, — а потому счел выгодным остаться в Крыму, откуда ему удобнее было приступить к военным действиям.
Долго еще отголоски этого путешествия звучали в России и Европе.
Сопровождавшие Екатерину посланники разнесли в своих письмах по всем странам о могуществе великолепного князя Тавриды.
Но лучшею наградою Григорию Александровичу были письма государыни, которая долго не могла забыть виденного.
«А мы здесь чванимся, — писала она князю на возвратном пути из села Коломенского, — ездою, и Тавридою, и тамошними генерал-губернаторскими распоряжениями, как добрыми без конца и во всех частях».
Из Твери: «Я тебя и службу твою, исходящую из чистого усердия, весьма, весьма люблю, и сам ты бесценный; сие я говорю и думаю ежедневно».
Из Царского Села: «Друг мой сердечный, Григорий Александрович! Третьего дня окончили мы свое шеститысячеверстное путешествие и с того часа упражняемся в рассказах о прелестном положении мест вам вверенных губерний и областей, о трудах, успехах, радении, усердии и попечении и порядке, вами устроенных повсюду, и так, друг мой, разговоры наши, почти непрестанные, замыкают в себе либо прямо, либо сбоку, твое имя, либо твою работу».
Эти письма красноречиво доказывают, как живость воспоминаний Екатерины о пережитых впечатлениях, так и ее искреннюю и глубокую благодарность старому другу.
Ободренный благосклонностью и милостью государыни, Григорий Александрович
Ему казалось, что он уже накануне его осуществления. Крест на мечети Софии уже сиял в его пылком воображении.
Еще о войне с турками никто и не думал, а он спешно готовился к ней, стягивая во вверенные ему области войска, запасаясь провиантом и артиллерийскими снарядами в таком количестве, какое было потребно для продолжительных военных действий.
Повторяем, он надеялся получить в скором времени согласие императрицы отбросить турок в Малую Азию и восстановить греческую империю, вручив ее скипетр внуку государыни, великому князю Константину Павловичу.
Эту надежду он основывал на некоторых словах и замечаниях, сделанных Екатериною во время ее пребывания в Тавриде.
Турция сама пошла навстречу нетерпеливым ожиданиям светлейшего.
Война стала неизбежной.
XXII. Разрыв с Турцией
Описанное нами путешествие императрицы Екатерины в Крым и ее дружеское свидание с австрийским императором произвело сильное впечатление в Турции.
Диван, хотя ранее и изъявил согласие на присоединение Крыма к России, но согласие это не было искренно.
Турецкое правительство очень хорошо понимало всю важность для него потери этого полуострова.
Россия, уничтожив последнее татарское царство, вместе с тем приобрела весь северный берег Черного моря, откуда неприятельские корабли при первом удобном случае могли появиться под стенами Константинополя.
Предупредить опасность и броситься врасплох на врага — вот единственный выход, который и был подсказан Турции отчаянием и вместе с тем благоразумием.
Послы иностранных держав — английский, французский и прусский, которым было неприятно возвышение России и возможность завладения ею Черным морем и Константинополем, поддерживали задор турецкого правительства.
Летом 1787 года, когда императрица только что успела вернуться в Петербург, султан прислал послу нашему, Булгакову, ультиматум, в котором требовал: выдачи молдавского господаря Маврокордато, нашедшего приют в России; отозвание из Ясс, Бухареста и Александрии русских консулов; допущения во все русские гавани и торговые города турецких консулов; признание грузинского царя Ираклия, поддавшегося России, турецким вассалом и осмотр всех русских кораблей, выходящих из Черного моря.
Булгаков, конечно, отверг эти требования и был заключен, по приказанию султана в семибашенный замок.
5 августа 1787 года была объявлена война.
Она застала Россию действительно врасплох.
Войска русские были разбросаны на обширном пространстве, крепости еще не окончены вооружением, в продовольствии чувствовался недостаток по случаю почти повсеместного неурожая и, наконец, перевозочные и госпитальные принадлежности, понтоны и осадный парк не могли быть заготовлены и доставлены ранее зимы или в лучшем случае осени.