Князь ветра
Шрифт:
– Знаком, конечно, не был, но знаю, что это специалист по буддизму, этнограф. Известен своими экспедициями в Монголию.
– В Монголию?
– А что? Вы считаете ее недостойной изучения?
В коридоре послышались шаги. Вошли двое – большеротая смуглая девушка и молодой человек в университетской тужурке, длиннорукий, с угреватым честным лицом и взглядом исподлобья. Иван Дмитриевич хорошо знал этот тип столичного студента: идеалист, бессребреник, за миллион муху не убьет, но из идейных соображений может перерезать глотку родной матери.
– Рогов, мой муж, – представила его Зиночка.
Скоро у Ивана Дмитриевича сложилось впечатление,
[2]
Один из последних независимых ханов Халхи (конец XVI – начало XVII вв.) (примеч. Сафронова).
– Что за сокровенная мудрость? Что-нибудь мистическое? – оживился Иван Дмитриевич, но был разочарован, узнав, что мудрость эта включает правила ухода за скотом, нормы кочевого этикета и тому подобное.
– Абатай-хан, – пояснил Рогов, – был первым из князей Халхи, кто сделал буддизм государственной религией. При нем возникла опасность забвения или даже насильственного искоренения древних монгольских обычаев, поэтому ревнители старины попытались переосмыслить их в духе буддийских заповедей.
– Господину Путилину это неинтересно, – прервала мужа Зиночка. – Знаете, господин Путилин, – продолжала она, – мне вспоминается один странный случай. Возможно, он имеет какое-то отношение к убийству дяди, если, конечно, это не самоубийство.
– Думаю, что нет, – сказал Иван Дмитриевич.
– Это произошло осенью. У дяди тогда было плохо с деньгами, его ругали в газетах, и дома что-то не ладилось. В общем, все сошлось, он запил. Днем еще терпел, а как вечер, темнеть начинает, тут уж не удержишь. Мы были в отчаянии, наконец тетя решила вывезти его за город, чтобы оградить от собутыльников из литературной богемы. Уже в сентябре она задешево сняла дачу на взморье, но сама туда не поехала, присматривать за дядей поручено было мне и Наталье. Первые дни он не пил, рано ложился спать, но в одну из ночей меня разбудил его громкий голос. Он стоял в палисаднике у ворот и громко говорил кому-то: «Уходи! Добром тебя прошу, уходи!»
– Именно так? Вы не ошиблись?
– Нет-нет, я хорошо помню. Я вылезла из постели и подошла к окну, но в темноте не могла различить ни дядю, ни того, с кем он разговаривал. Что отвечал тот человек, я не слышала. Был сильный ветер, шумело море. Слова дяди долетали до меня обрывками. Как можно было понять, он умолял этого человека уйти и больше никогда не приходить, потом вдруг вскрикнул: «Ах так?…» Раздался выстрел. Из револьвера, наверное, потому что, будь у нас дома ружье, мы бы с Натальей знали. Я бросилась на крыльцо, но дядя уже успел вбежать в дом, заперся у себя и на мои мольбы открыть дверь и объясниться отвечал, чтобы
– Где все это происходило? – спросил Иван Дмитриевич.
– Под Териоками. Наталья может подтвердить мой рассказ. Правда, она спала крепче меня и проснулась уже от выстрела.
– А госпожа Каменская?
– Ей мы решили не говорить, чтобы не было скандала.
– Не этот ли револьвер был у вашего дяди? – показал ей Иван Дмитриевич свою находку.
– Не могу сказать. Того я никогда не видела.
– А вы не задумывались, откуда тот человек явился к вам на дачу?
– Вероятно, пришел со станции. Большинство дачников уже разъехалось, а из тех, что остались, дядя никого не знал. С этим человеком он говорил как со знакомым.
– А море? Море вы исключаете? – вмешался Гайлель.
– Дул сильный ветер. К тому же там очень мелко, пароход не может пристать.
– А лодка?
– Лодка может.
– Извините, я выйду на минуту, – сказал Иван Дмитриевич. Он заметил за дверью Фохта, знаками дававшего понять, что у него есть важная новость, которую всем присутствующим знать необязательно.
– Мой ассистент прибыл, и мы извлекли пулю, – возбужденно сообщил он, когда Иван Дмитриевич вышел к нему в коридор.
– И что?… Ах да, револьвер-то у меня. Хотите проверить, тот ли калибр?
– Не в том дело. Дайте вашу руку.
Иван Дмитриевич подставил ладонь. В нее упал тщательно отмытый от крови и пороховой гари комочек светлого металла.
– Она серебряная, – прошептал Фохт.
Отвлекли голоса в прихожей. Полчаса назад Будягин отправлен был на квартиру Довгайло, в дом с табачной лавкой внизу, а теперь вернулся в компании пожилого интересного мужчины и молодой некрасивой женщины. Мужчина был худ, сед, аристократичен, одет в теплое не по сезону пальто. Шея обмотана шерстяным шарфом. Он шел сзади, женщина – впереди. Ее короткая стрижка, энергичная походка и умное костлявое лицо без малейших следов помады плохо гармонировали с костюмом светской дивы.
– Ужасно. Невозможно поверить. – Она протянула Ивану Дмитриевичу руку для пожатия. – Будем знакомы, меня зовут Елена Карловна. К несчастью, мой муж не совсем здоров, но я к вашим услугам.
– У меня пропал голос, – конфузливо морщась и трогая свой шарф, просипел Довгайло.
Вдруг забился в истерике дверной колокольчик. Наталья побежала в прихожую, лязгнула щеколда замка. Через секунду появился штатный сыскной агент Константинов.
– Иван Дмитриевич, – выпалил он, – беда! Ванечка ваш… Лошади его на улице потоптали.
– Жив? Говори!!! Жив?
– Не знаю.
На крик из кухни выскочил Гайпель. Фохт метнулся в кабинет, схватил саквояж с инструментами. Все четверо скатились по лестнице, выбежали на улицу и устремились к пролетке.
– Явился какой-то, – на бегу рапортовал Константинов. – Передайте, говорит, Путилину, сына его лошадьми смяло. Где, спрашиваю, а он сам ничего толком не знает, от извозчиков слышал.
Домчались в четверть часа. На звонок никто не ответил, Иван Дмитриевич открыл дверь своим ключом, бросился в комнаты. Квартира была пуста. Он рухнул на стул, шепча: «Господи! Если он жив, пальцем его никогда не трону!»