Князь Вольдемар Старинов. Дилогия
Шрифт:
— Что этот оркестр играть будет? Пока не будет песни какой в нём смысл?
— Будет песня, милорд! Будет такая, как вы хотите! А может эту вашу использовать? Если вы переведёте мне её я мог бы приспособить.
— Перевести? Гм… Песня несколько специфична. Переделывать много придётся. Ладно, записывайте.
Винкор тотчас уселся за стол и приготовил чернильницу и бумагу. Володя подождал, когда тот будет готов и стал медленно диктовать, подбирая слова. Те, что он перевести не мог оставлял пропуски.
— Я не знаю как перевести «фашисткой». Это не предмет, а… движение такое нехорошее, которое считало одних людей лучше других и соответственно лучшие должны владеть худшими.
— Но это по жизни так, — кивнул
Володя поморщился.
— Не так владеть, а как животными владеют. В общем, неважно. Очень плохая секта.
— А-а-а, — понятливо кивнул Винкор. — Секты… они всегда такие.
— Ты записывай лучше.
С грехом пополам перевод был закончен. Сторн задумчиво качался с пятки на носко, когда Винкор зачитывал свой текст вслух, проверяя правильно ли записал.
— Сильные слова, — проговорил он. — Но с таким стилем написания я не сталкивался. Оркестр… оркестр… хотел бы я услышать эту песню в оригинальном исполнении, как положено.
— Это вряд ли получится. Думайте. И мне от вас не одна песня нужна. И разные. И такие тоже:
Бьётся в тесной печурке огонь На поленьях смола как слеза… И поёт мне в землянке огонь Про улыбку твои и глаза…— Переводить не буду, ориентируйтесь на мотив. Хотя… Эту переводить не буду, а вот другую… Сторн, постарайся сделать её перевод с адаптацией, но как можно точнее. Винкор пиши… — Володя задумался, а потом начал диктовать, как и раньше пропуская как и в прошлый раз в переводе неизвестные ему слова на локхерском или явные анахронизмы. Закончив диктовать и выслушав диктовку Сторна, Володя пару раз его поправил и довольно кивнул. — Ну вот, более-менее точно.
— Милорд! — Взмолился Сторн. — Хотя бы пару куплетов напойте и наиграйте, чтобы я знал от чего отталкиваться.
— Хорошо. — Володя снова взял гитару. — Только, блин, она под гармонь намного лучше звучит. Но постараюсь.
С берёз неслышен, невесом Слетает жёлтый лист, Старинный вальс «Осенний сон» Играет гармонист. Вздыхают, жалуясь, басы, И, словно в забытьи, Сидят и слушают бойцы, Товарищи мои.Володя покосился на Сторна. Тот сидел прикрыв глаза и тихонько покачивался в такт мелодии, словно пытался слушать её всем телом, впитать, почувствовать.
Под этот вальс весенним днём Ходили мы на круг, Под этот вальс в краю родном Любили мы подруг, Под этот вальс ловили мы Очей любимых свет, Под этот вальс грустили мы, Когда подруги нет. И вот он снова прозвучал В лесу прифронтовом, И каждый слушал и молчал О чём-то дорогом. И каждый думал о своей, Припомнив ту весну, И каждый знал — дорога к ней Ведёт через войну.Интересно, как всё таки Сторн воспринимает песню, не понимая слов? Что он чувствует? Какие образы у него рождаются? По его щеке катилась слеза, но бард словно и не замечал её, продолжая сидеть с закрытыми глазами и слушать.
Пусть— Как-то так. — Володя отложил гитару.
Сторн не стесняясь вытер глаза.
— Я понял что вы хотите, милорд. Песня не должна быть о героях, а об обычных людях. Их интересах и стремлениях. Это им понятно. И без персонификации… не надо наделять врага каким-то плохими качествами или выставлять его в смешном свете.
— Правильно. Жду с новым вариантом через неделю. Раньше, боюсь, у меня времени не будет.
Винкор торопливо собрал листы и направился к выходу. Сторн немного задержался.
— С вашего позволения, милорд, я сначала переложу на стихи последнюю песню.
— Не возражаю, но мне нужна и такая, как первая. Действуйте.
Глава 19
Самое неприятное во всех этих церемониях то, что приходилось помнить о каждой мелочи, которые во взглядах местных жителей имели колоссальное значение. Вот и приходилось постоянно себя контролировать. Нельзя сказать, что предыдущая неделя прошла зря — Володя успел завести несколько знакомств среди тех, кто ещё не представлял его положение. Хотя удалось это скорее потому, что те люди сами искали знакомство с ним, пытаясь определиться с новым фаворитом. Володя такая постановка вопроса не очень понравилась, но помятуя наставления герцога старался быть предельно вежливым и корректным, хотя это и производило на собеседников впечатление о нём как о недалёком провинциальном пареньке, который каким-то образом сумел оказать услугу королю. Очень быстро весь двор потерял к нему всякий интерес, разве что периодически Володя ловил на себе насмешливые взгляды и порой краем уха слышал разговоры местных сплетников о себе.
Немного подумав, он решил, что так даже лучше и не стал даже делать попытки кого-то в чём-то переубедить. Герцог сначала попытался как-то вразумить его, но быстро отступил, когда Володя доказал, что пусть лучше его недооценивают пока, а он осмотрится.
И вот настал момент… Из собравшихся немногие знали истинную причину торжественного собрания в церемониальном зале замка. Остальные полагали, что король просто решил как-то вознаградить того, кто оказал ему какую-то услугу. Ну и в общество ввести. Мало кто верил в то, что это странный князь действительно является сыном герцога Алазорского, но других предположений не было.
Медленно шагая вдоль строя высшей знати королевства Володя поймал на себе чей-то изучающий взгляд, чуть повернул голову и встретился глазами с высоким мужчиной очень запоминающейся внешностью — орлиный профиль, взгляд со льдинками в глубине. Граф Тонзани — один из самый опаснейших людей королевства, как его охарактеризовал Ленор Алазорский:
— Он может стать лучшим другом или злейшим врагом. Помочь тут я тебе не смогу, поскольку мы с ним находимся не в самых лучших отношениях.
— Тогда, возможно, мне тоже не удастся с ним договориться.