Князь. Война магов (сборник)

Прозоров Александр

– Так кто был предателем подосланным?

– В могиле он ужо лежит. Без отпевания. Ибо руки на себя наложил, разоблачения убоявшись.

– Короче, ты его упустил, – подвел итог князь. – Ты не голову гидре срубил, ты одно из щупалец оттяпал. А их у твари тысячи, может статься, имеются. И пока до головы не доберемся, любое из них шип отравленный может всадить. Как добраться до хозяина, коли исполнителей убивать, Иван Юрьевич?

– Ты меня, друже, ремеслу не учи, – сурово отрезал дьяк. – Я об том и без тебя понимаю. Да как же его среди полусотни враз угадаешь? Вот отказался бы есть – тогда да. Главное – государя уберечь удалось. Гидру же твою словим, дай только срок.

– И как государь наш? Как чувствует себя, чем занимается? Здоров ли?

– Здоров, княже, не беспокойся, –

махнув рукой, горестно вздохнул боярин.

– Чего так тяжко? – рассмеялся Зверев. – Здоров – значит, все хорошо.

– К делам государственный отрок сей никак приобщаться не желает. Поначалу, как с племянницей моей повенчался, все стихи писал, музыку для нее сочинял, службы церковные [12] . Опосля чуток успокоился в страсти своей и в письмах плачевных, жалобах весь зарылся. Каждый извет разбирает, ровно приказчик поместный, а дела стоят. В Польше вон Сигизмунд старый душу дьяволу в когти отдал. Молодой же, новый король, Август – дурак и бабник, ни о чем не думает, токмо подолы девкам по дворцу задирает. Вот сейчас бы и ударить по ней, по Польше-то… А может, и не стоит. Не тронь говно, оно и не воняет. На рубежах закатных спокойно стало, пусть люди от войн и черной нечисти отдохнут, детей подрастят, хлеба наедятся вдосталь. Так ведь и в Дании смута, и в неметчине. У нас же сила в кулаке. Отчего бы не встряхнуть схизматиков за шиворот хорошенько, не научить слову Божьему?

12

И неплохо сочинял. Его музыка и текст службы праздника Владимирской Богоматери, канон Архангелу Михаилу исполняются по сей день.

– Они и сами, Иван Юрьевич, так друг друга истинной вере учат, что уж половину народа по Европе вырезали.

– Какая на темном закате вера может быть, князь Андрей? Они же ведь все схизматики, а пуще прочего и новую ересь удумать успели.

– Вера у них проста, боярин. Новые еретики учат, что тот, у кого золота больше, тот Богу и угоден. Посему ради золота все дозволено. Ну а тех, кто слабее, резать и грабить сам Бог велел. Схизматики же примерно то же проповедуют, но токмо власть над душами не совсем Богу, а сперва папе римскому отдают. И резать слабых велят не просто так, а с молитвою.

– Маммоне, проклятой Исусом, стало быть, поклоняются? – испуганно перекрестился боярин Кошкин. – То ж грех страшный!

– Потому и схизматики, – напомнил князь, – что христианских заповедей не чтут. Зачем нам соваться в этот гадюшник? Их лет за пятнадцать османы всех вырежут и в ислам обратят. А мы там окажемся – нам с Высокой Портой раньше времени войну начинать придется.

– Да, османы напирают, – согласно кивнул дьяк. – Вену, мыслю, новым летом возьмут, а с нею и земли окрестные покорятся. Венгрия, Хорватия, Трансильвания уже, почитай, под Портой ходят. Венецию, мыслю, султан пока брать не станет. По вестям, что из Европы доходят, ныне у Порты с французским королем союз. Франция Италию воюет, османам же все Балканы по уговору отданы. Посему Священная империя под ударами такими со дня на день рухнет. Тут Порта всю неметчину себе и приберет. Польша и так у нее чуть не в вассалах ходит, посему года через два король французский с султаном один на один останется. Прав ты, смута в странах заката на сем окончится. Токмо так и не понял я, какова в поклонениях их разница? И схизматики, и еретики золотому тельцу поклоняются, что Моисеем еще в библейские времена порушен был.

– У индейцев спросить нужно, они на своей шкуре эту разницу испытали. В той части Америки, что протестантами осваивалась, поселенцы людей местных истребляли, словно рачительный хозяин тараканов. Под корень. А на юге, где католики колонизаторствали, с туземцами о боге и совести говорить пытались, крестили даже многих. Посему изрядная часть населения все-таки уцелела.

– Что за Ямерика такая?

– Новые земли испанцы за морем открыли, не слыхал?

– А-а, были вести. И что, изрядные острова им встретились?

– Изрядные, – лаконично подтвердил Зверев.

Они с хозяином наконец-то добрались долгими

переходами и коридорами до трапезной. Дворец был знакомым и незнакомым. Вроде как его не перестраивали – но помещений, похоже, стало больше, некоторые изменились в размерах, появились новые, покрытые изразцами, печи; стены были оштукатурены и расписаны практически везде, даже в самом дальнем и темном углу, самом узком и забытом всеми коридоре. Трапезная тоже стала выше, появились два резных столба, поддерживающих свод, небольшие приступки у стен – видимо, заменяющие скамьи, окна из слюдяных превратились в витражные.

– Заждалась, Марьянка, – прихлопнул по заду грудастую девку хозяин, вытянул ладони над медным тазом.

Служанка полила руки из кувшина сперва ему, потом гостю, унесла грязную воду, а служивые люди уселись за уже накрытый стол. Иван Юрьевич побарабанил пальцами, ударил кулаком по столу:

– Эй, кто тут есть? Почему один кубок на столе? Не видел никто, с гостем я вернулся?!

Хлопнула дверь, через обширный пустой зал к столу промчался бородатый холоп, торопливо поклонился, стукнул о скатерть украшенным на боках рубинами и сапфирами золотым бокалом. Поклонился снова.

– Смотри у меня! – погрозил подворнику пальцем боярин. – Чем больше балую их, Андрей Васильевич, тем больше ленятся. Ну чего мнешься? Ступай, я сам налью.

– И не узнать дома твоего, Иван Юрьевич, – выразил Зверев свое восхищение хозяину. – Не иначе, наследство ты богатое получил?

– Откуда у меня наследству взяться, княже? – рассмеялся Кошкин, разливая по кубкам темно-красное, пахнущее вишней вино. – Давно я уж всех предков перерос. Ныне от меня многие наследства ждут не дождутся. Давай, Андрей Васильевич, за здоровье!

– Чтоб кукушки сдохли, года наши считая, – поднял свой кубок князь Сакульский. – За здоровье, Иван Юрьевич! – Он отпил примерно половину кислинкой пощипывающего язык вина и осторожно вернулся к прежнему вопросу: – Откуда же достаток такой, боярин? Ужель государь дьяков своих в золоте купает?

– Государь? – громко хмыкнул хозяин. – Не, с казны я пока и полушки вытертой не получил. С места доход потихоньку капает. По уложению, сам знаешь, каженный боярин в круг с остальными на воеводство в срок садится. Дык бояр ведь много, ан воеводств мало. От многие, кто службой земской дела свои поправить желает, норовят кошель мне в карман сунуть, дабы имя его почаще в памяти у подьячих всплывало, дабы на место свободное ранее других попасть. Челобитчики всякие с грамотами и изветами наведываются, хотят слезы свои до царя самого донесть, изловчиться, чтобы ему в руки лично писулька попала. Я бы и так передал, я боярин совестливый. Так ведь суют, княже, все едино серебро суют. Не отказываться же? Тоже ведь человек обидится. Татары казанские часто наезжают. Эти вообще одаривают без счета: и жеребцами, и коврами, и серебром. И ведь не просят даже ничего взамен! Датчане, немцы, свены жаднее. Подарки суют, но при таком разе обязательно испросить чего-то норовят. Кто – на приеме царском побывать, кто – о планах наших на закате разведать, кто к службе ратной пристроиться норовит. Так, чтобы в походах не париться, но серебро из казны, что ни год, получать. Отцам удел для сына важен, вдовы приданого от государя для дочерей хлопочут, белые купцы – продления льгот своих, черные – в белые желают, служивые – в купцы, да поместье за собой удержать норовят. Татары и ляхи под руку к Иоанну просятся, иные – руку его хотят в свою землю привлечь. Мордва и черемисы на татар жалятся, татары – на новгородцев, новгородцы – на свенов, свены – на Ганзу… С кем о чем ни перемолвишься – обязательно хоть гривна, а опосля остается. Скажешь, прошу чего с кого? И мысли не имею! Все едино несут.

– Подожди, – не понял Зверев. – А свены-то с ганзейцами тут при чем? Они ведь не наши людишки.

– Это да, но у нас уговор с Данией о торговле свободной. А Ганза торговле сей препятствия чинит, и новгородцы наши по старой памяти им помогают. Опять же ссоры вечные у рыбаков тамошних о промыслах тюленьих и рыбьих. Посему друг друга недолюбливают они. Иной раз драки на море Варяжском случаются, аж до смертоубийства доходит… Кабы до царя вести сии доходили, осерчать мог бы так, что и войне полыхнуть недолго.