Князек
Шрифт:
Тут приехали Баттсы и настало время обеда. Необыкновенно располневшая Кэтрин явилась во вдовьем платье – в прошлом году скончался ее супруг, старый Джон. Ее сопровождала неизменная Чэрити и сыновья Самсон и Джозеф с женами Энни и Грейс, гувернанткой и стайкой прелестных служанок, приглядывающих за детьми. Над семьей Баттсов тяготело проклятье, как утверждала Кэтрин: выживали лишь одни девочки – у Самсона было две дочери, восьмилетняя Розалинда и двухлетняя Маргарет, а четыре его сына умерли во младенчестве. И у Джозефа было две девочки – Грейс и Джейн, пяти и четырех лет от роду, и единственный уцелевший сын Уолтер, хотя и доживший уже до восьми лет – но домашние и не чаяли, что он достигнет совершеннолетия.
Нанетта, разумеется, считала причиной смерти сыновей Баттсов нездоровую атмосферу
– Ох уж эта моя сестрица! Блаженствует при дворе – да это же просто непристойно! Ведь тело ее мужа еще не остыло в могиле, а она вовсю скачет на коне по лесам – и это в ее-то годы! Оставила все земли своему мальчишке – еще неизвестно, откуда он взялся, этот парень... А? Что?.. – подставила несносная женщина ухо Иезекии, который что-то горячо ей зашептал. – Да-да, знаю, что он здесь. Я близорука, но, слава Богу, еще не слепа, хотя мне и исполнится пятьдесят один в день святого Михаила, и эти мои больные ноги... Да, вот этот ломоть свинины, и кусочек баранины – пожирнее! Пожалуй, и несколько тушек дичи – три-четыре, не больше: для меня в них слишком много косточек. Я предпочла бы, конечно, жирненькую куропаточку – но упрямой Елизавете больше по вкусу тощие кроншнепы. Такие, как сестрица Нэн – по сей день она худа, словно мышь! У нее прочное положение при дворе – но я-то за все сокровища мира не согласилась бы сидеть за одним столом с королевой! Пусть она дочь короля Гарри, но это не дает ей права вешаться на шею мужчине – а когда женщина в ее положении делает конюшего своим любовником и предлагает ему убить собственную жену, чтобы жениться на ней... послушайте, этот соус достаточно острый? Поставьте-ка его поближе, чтобы я смогла сама дотянуться до него – хотя он наверняка не такой острый, как я люблю... Да, я пожилая женщина – но вкусы мои неизменны и изысканны. А все это потому, что я была и остаюсь леди – и на месте Елизаветы я ни за что на свете не отослала бы дочь ко двору, даже для того, чтобы она удачно вышла замуж. Кто знает, возможно, она потеряет куда больше, чем приобретет...
В полнейшем отчаянье Иезекия преувеличенно громко заговорил с Джейн и, стыдливо воодушевляемый собеседницей, принялся рассказывать бесконечные истории о своих путешествиях по морю в экзотические страны, не жалея красок – внимательное личико Джейн подстегивало его воображение. Постепенно его повествование захватило всех присутствующих, а после того, как он поведал о кровопролитном сражении с морским чудовищем, Елизавета шутливо захлопала в ладоши и воскликнула:
– Прекрасно, кузен, – но укроти свой нрав, пока не поздно, иначе ты победишь всех и вся, и в следующем году тебе ровным счетом не с кем будет сразиться!
– Ну кто же может знать, кого он повстречает через год? – спросил Джон. Елизавета от души засмеялась.
– Да неужто ты веришь всем этим сказкам? Он же все выдумывает, чтобы позабавить нас – а на самом деле преспокойно себе плавает между Рэем и Кале, вырезая из морских раковин безделушки и любуясь дельфинами.
– А мне-то и в голову не пришло... – пробормотал Джон, а Иезекия оглушительно расхохотался, умиленный наивными представлениями Елизаветы о жизни моряков.
– А я ему верю, – упрямо заявила Джейн, почувствовав, что Иезекия нуждается в защите. – Кузен Иезекия никогда бы не солгал.
Иезекия как-то странно взглянул на нее:
– Ты и вправду так думаешь, кошечка? – нежно произнес он. – Не стану утверждать, что ничего не приукрасил, но клянусь: я никогда не солгу тебе, госпожа Джейн Морлэнд – ни разу в жизни, разрази меня гром!
– Чудесный тост! – смеясь, воскликнул Джон. – За спасение души моряка!
Все засмеялись и потянулись к кубкам, а Джон и Елизавета обменялись быстрыми и весьма красноречивыми взглядами. Затем ко всем присутствующим обратился Пол:
– У нас нынче будет музыкальный вечер – собралось столько талантов! Иезекия споет нам морские песенки, Джейн и Леттис сыграют на клавесине, потом споет Вильям, а затем Джэн усладит
Когда гости разъехались и семья уже готовилась отойти ко сну, Елизавета поднялась в спальню первой – Пол остался внизу побеседовать с глазу на глаз с Джоном и Леттис в комнате управляющего. Елизавета быстро разделась и легла в постель, задернув полог – ведь через их спальню будут проходить все остальные, направляясь к себе. Кровать, на которой они с Полом спали, была фамильной реликвией Баттсов – ее сделали еще для деда и бабки Пола в качестве свадебного подарка. Это было творение рук искуснейшего резчика, а материалом послужил прочнейший кедр. Каждый из четырех столбов изображал рог изобилия – извергающиеся из них мощнейшим потоком плоды и цветы плавно переходили в чудесный резной фриз, поддерживающий балдахин и занавес. Вокруг столбов вились виноградные лозы, отягощенные гроздьями спелых ягод.
Верхний фриз и нижнюю панель ложа украшали изображения фавнов, сатиров и менад, вовсю развлекающихся в роскошном саду – со множеством фривольных подробностей. Зимний полог был алого бархата, а легкий, летний – легчайшего, пурпурного с золотом, шелка. Когда семья переезжала на ежегодный отдых в усадьбу «У Двенадцати Деревьев», ложе Баттсов перевозили туда же на повозке, запряженной волами – Пол никогда не расставался с ним. Для него эта фамильная реликвия стала символом величия рода – а так как он был в семье младшим, то соблюдал родовую честь с величайшим рвением.
Елизавета примостилась на своем краю ложа, натянув на себя одеяло, надеясь крепко заснуть к тому времени, как придет супруг – чтобы ему не захотелось будить ее. Он вовсе не злоупотреблял своими правами на ее тело, всегда был внимательным и куртуазным любовником – и все же Елизавету страшили эти вечера, когда он не засыпал тотчас же, едва добравшись до подушки... Ее младшему сыну исполнилось всего четыре года, рассуждала она про себя – и ей может снова «не посчастливиться». Она чувствовала себя виноватой за то, что даже в мыслях произнесла эти слова – но, хотя она гордилась детьми, она была бы рада, если бы ей больше не пришлось стать матерью. Ведь ей всего тридцать шесть – а она уже десять раз была беременна, и еще не скоро утратит способность рожать... Она не хотела вновь испытывать тяготы беременности – а больше всего страшилась умереть родами.
Ей ни разу в жизни не приходило в голову, что соитие с мужем может иметь целью нечто иное, нежели продолжение рода. Ведь он ни разу не подарил ей истинного блаженства, и несмотря на глубокую симпатию к мужу, Елизавета была уверена, что для него совокупление – также не более чем долг.
Но в этот вечер ей не повезло... Хоть она и закрыла глаза, и старалась глубоко и ровно дышать, но когда Пол отодвинул полог и коснулся ее, по его учащенному дыханию она поняла, что нынче произойдет.
– Завтра я уезжаю, и меня не будет по меньшей мере месяц, – он нежно положил руку ей на плечо. Его охватила дрожь при мысли, что вот сейчас он развяжет тесемки ее пеньюара и коснется гладкого нагого тела. Но он ждал, надеясь, что она скажет: «Я буду тосковать по тебе», что кинется к нему в объятия, прильнет к нему всем телом, шепча слова любви и страстно отдаваясь ему... Но ждал он напрасно – как и всегда. Елизавета лежала покорная, ожидая своей участи – и сердце его сжалось от боли и разочарования. Но строгий моралист, живущий в нем, настойчиво твердил, что брак заключается не для удовольствия, а лишь для того, чтобы появилось многочисленное потомство...
Обуреваемый этими противоречивыми чувствами, он овладел ею, все еще надеясь, что вот-вот она ответит ему, хотя бы телом – он страстно желал ее любви и проклинал себя за то, что так обожает ее. Ведь он любил ее – любил с самого начала, безнадежно и страстно, коленопреклоненный перед этим воплощением женской добродетели и целомудрия...
...Когда все закончилось, к нему вернулся трезвый рассудок – он оторвался от нее, унылый и одинокий, как и прежде. И они заснули – каждый на своем краю обширной постели, отодвинувшись как можно дальше друг от друга.