Княжеские владения на Руси в X — первой половине XIII в.
Шрифт:
Нам известен также славянский князь Ардогаст (VII в.), который управлял целой страной и отовсюду собирал к себе на службу славян, желавших участвовать в походах на Византийскую империю. Другой славянский rex Мусокий «имел большое количество подданных», и был ему подвластен флот, состоявший из лодок-однодревок. Начальником крупного конного отряда был Пирогаст — глава одного из славянских племен{9}.
Таким образом, у племен и племенных союзов появились свои «кадровые» войска. На какие же средства существовали князья и их дружинники?
В источниках сообщается, что они жили за счет военной добычи. В «Законе Судном людем», возникшем не позднее IX в., говорится, что 1/6 часть военной добычи полагалось отдать князю, а остальное — делить поровну между дружинниками-кметями.
Князья и их дружинники эксплуатировали также пленных-рабов. Самые разнообразные источники сообщают о том, что рабство у славян существовало по крайней мере с VI в. н. э. Причем рабов у славян было большое количество. Аварский каган Ваян заявил византийскому императору, что он после похода в славянские земли «возвратил свободу многим мириадам римских подданных, бывших в неволе у склавинов (славян. — О.Р.)»{11}.
Автор «Стратегикона» заявлял, что рабство у славян имело существенные особенности: «Находящихся у них в плену они не держат в рабстве, как прочие племена, в течение неограниченного времени, но ограничивая (срок рабства. — Ред.) определенным временем, предлагают им выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси, или остаться там (где находятся. — Ред.) на положении свободных и друзей»{12}.
Возникает вопрос: как следует понимать «свободу» славянских пленников? Какой смысл был славянам удерживать незаплативших выкуп на своей территории? По-видимому, эти пленники должны были приносить своим хозяевам какие-то доходы, в противном случае их задержание никак не оправдано. Подавляющее число людей стремится вернуться на родину, и насильное их задержание способствует превращению их в ярых врагов, а не в друзей. Историк VI в. Прокопий Кесарийский поведал нам о человеке византийского происхождения, находившегося в рабстве у одного славянина. Этот раб-пленник, не имея возможности выкупиться и вернуться в Византию, пустился на всевозможные хитрости, чтобы вновь обрести свободу и родину{13}. Ясно, что такой человек не мог испытывать никаких дружеских чувств к славянам.
Мы считаем, что единственно правильным объяснением текста «Стратегикона» об особенностях рабства у славян может быть следующее. Хозяин пленника в том случае, когда тот не имел возможности выкупиться на свободу, наделял своего раба землей и другими средствами производства, давал возможность обзавестись собственным хозяйством, с которого посаженный на землю должен был платить оброк и нести какие-либо другие повинности в пользу господина. Римский историк Тацит (I в. н. э.) писал, что древние германцы именно так поступали со своими рабами: «Рабов они используют, впрочем, не так, как мы: они не держат их при себе и не распределяют между ними обязанностей: каждый из них самостоятельно распоряжается на своем участке и у себя в семье. Господин облагает его, как если бы он был колоном, установленной мерой зерна, или овец и свиней, или одежды, и только в этом состоят определяемые рабам повинности. Остальные работы в хозяйстве господина выполняются его женой и детьми»{14}.
Тацит отмечал, что общественный строй германцев сходен с общественным строем венедов{15}.
Из текста Тацита ясно, какой «свободой» обладали рабы у германцев. По-видимому, точно такую же «свободу» имели и пленники славян. Конечно, они были намного свободнее римской придворной челяди, что отмечено в обоих источниках.
Византийские и арабские историки писали, что славяне брали в плен в основном женщин и детей, а пленных мужчин обычно истребляли{16}. Данное обстоятельство также свидетельствует в пользу нашего толкования текста «Стратегикона». В самом деле, взрослого мужчину, конечно, невозможно было «приручить» и заставить забыть родину. Его нельзя было посадить на землю как колона — он обязательно бы постарался убежать. Ребенок же довольно
В пользу такого решения вопроса о «рабстве» у славян, вероятно, свидетельствует и планировка археологического комплекса Хотомель (VII–VIII вв.), раскопанного в Брестской области. Этот памятник состоял из городища и селища. Судя по находкам рыцарского обихода (панцирные пластины, наконечники копий и стрел, предметы конского снаряжения, дорогие серебряные украшения), на городище проживало богатое население, носившее дорогое оружие и ездившее на конях. На селище было вскрыто 5 жилищ (возможно, их было больше, но время не сохранило остатки); археологи обнаружили там в основном орудия труда земледельцев: железные лемехи, чересло, обломок серпа. Б. А. Рыбаков считает, что на селище жили люди, зависимые от дружинников, проживавших на городище, и обслуживающие рыцарей своим трудом{17}.
Заселение пленниками земель практиковалось и в более поздние времена. В «Повести временных лет» под 1031 г. сообщается о походе Ярослава Мудрого и его брата Мстислава на поляков. «И многы ляхы приведоста, — говорит летописец, — и разделивша я. Ярослав посади своя по Ръси, и суть до сего дне».
Колонат, естественно, не являлся формой феодальной эксплуатации. Оброк, выплачиваемый посаженным на землю пленником, взимался не в качестве платы за использование земельной собственности господина, а представлял собой налог на юридически зависимое от господина лицо. Земля, на которой сидел колон, могла принадлежать целому племени или даже союзу племен. Однако такого рода эксплуатация давала возможность князьям и их дружинникам усиливаться как экономически, так и политически. Конечным итогом такого усиления была узурпация общинных земель племенной знатью.
Тацит писал о германцах: «У их общин существует обычай, чтобы каждый добровольно уделял вождям кое-что от своего скота и плодов земных, и это, принимаемое теми как дань уважения, служит также для удовлетворения их нужд»{18}.
Имеющиеся в пашем распоряжении материалы умалчивают о существовании подобного обычая у славян. Однако возможно, что славянская знать также получала подобного рода содержание от соплеменников.
Ф. Энгельс отмечал, что с возникновением частных дружин власть военных предводителей постепенно начинает становиться наследственной: «…установленное обычаем избрание их (князей, королей. — О.Р.) преемников из одних и тех же семейств мало-помалу, в особенности со времени утверждения отцовского права, переходит в наследственную власть, которую сначала терпят, затем требуют и, наконец, узурпируют…»{19}.
Возникновение наследственной королевской (княжеской) власти ведет к созданию государственного аппарата с его функциями внеэкономического принуждения.
В легенде о Полянском князе Кие, записанной в «Повести временных лет», говорится, что после его смерти и смерти его братьев потомки их рода (то есть семьи) продолжали управлять Полянской землей. Кий, как известно, был военным предводителем полян и вместе со своей дружиной ходил в Царьград, вероятно, на службу к византийскому императору. Затем он возвратился в Полянскую землю и продолжал управлять своим народом{20}.
Пример с Кием подтверждает мысль Ф. Энгельса о том, что наследственная королевская (княжеская) власть возникает из власти военного предводителя. Насколько власть, Кия была оторвапа от власти народа и существовал ли уже в то время особый аппарат чиновников — нам неизвестно. Поэтому говорить о существовании у полян государственности, начиная с VI–VII вв., мы не имеем возможности.
Являлись ли в VI–VII вв. славянские князья уже землевладельцами? На этот вопрос трудно ответить из-за скудости имеющихся в нашем распоряжении материалов. Письменные и археологические источники свидетельствуют в пользу того, что в это время у славян шел процесс накопления материальных ценностей и людских ресурсов, который был сильно заторможен аварским нашествием. Этот процесс вновь усиливается только на грани VIII–IX вв.