Княжич варяжский

Мазин Александр Владимирович

— Терпи, воин, — княжич Рёрех глядел в щель меж щитов на вертящихся в сотне шагов степняков и думал, почему те не стреляют. Накидать в лоб и навесом тысячу стрел, с десяток дырочку точно отыщет. Устали дружинники, вот-вот пойдет трещинами плотный черепаший панцирь…

Может, печенеги этого и ждут? Чтоб совсем они обессилели? Измученный воин сражаться не сможет. Разве что плохо и недолго. Сколько им еще так до темноты стоять?

План у Рёреха был. Дождаться этой самой темноты и вот так же, под щитами, уйти в воду. Отойти по отмели сколько получится, а когда вода под

горло подойдет, скинуть брони, шлемы, уложить самое ценное на перевернутые щиты — и вправь к кораблю. Понятно, что печенеги ждать не станут. Сразу стрелами закидают, но кто-то точно уйдет.

Так себе замысел. Но другого не было. О том, чтобы принять предложение степняка и сдаться, Рёрех даже не задумывался. Может, он сам и уцелеет. Ради выкупа. Но остальные… Он помнил, что говорили в Киеве: лучше нурманам в лапы угодить, чем копченым.

Рёрех сдержал вздох. Нельзя показать людям, что ты в печали. Сила вождя — в крепости воинов. Сила воинов — в крепости вождя. Тем более ему легче, чем другим. Родовая сила помогает унять боль в мышцах и выносливости прибавляет изрядно. Избор говорит: постигший себя может хоть целый день на одной ноге простоять, держа меч над головой. Целый день — это вряд ли. Но отстоял так Рёрех в свое время немало. И силу эту ощутил ясно. Потому щит держал крепко, и рука не дрожала, как у многих. Дружине тяжелее. Рёрех слышал, как многие бормочут вполголоса. Богов зовут. Перуна, Волоха, или еще кого, если не природные варяги, а принятые. Таких у Рёреха в дружине тоже немало. А здесь, на берегу, семеро. Из тридцати четырех, с которыми княжич сошел на берег, на разведку…

* * *

— Машег, — повернулся Сергей к хузарину. — У тебя особая молитва на случай будущей смерти имеется?

— Господь всеведущ. Потому нет такого случая, чтобы подходящая молитва не нашлась, — отозвался хузарин.

— Тогда давай, молись, брат. И прямо сейчас, потому что потом можешь и не успеть.

* * *

— Я брежу или это послы? — пробормотал Рёрех, глядя в узкую щель между щитами.

— Всадники… — хрипло выдохнул кто-то. Кажется, Слуд. Слуд Черный, прозванный так за смоляной, редкий у природных варягов цвет волос. — К нам.

— Сдаваться нельзя! — напряженно проговорил кто-то сиплый. — Не о чем нам говорить!

— Поговорить придется, — возразил Жернак, гридень из кривичей, два года назад перешедший в дружину Рёреха от старшего брата. Хороший воин. Толковый. Будь он природным варягом, Рёрех уже поставил бы его полусотником. — Хоть передохнем малость. Выпрямиться хочется больше, чем отлить. Никогда такого не бывало.

— Поговорим, — сказал Рёрех.

И сделал то, о чем мечтал не меньше Жернака. Выпрямился и опустил руку со щитом. Далось непросто. Закостенела рука.

— Дайте-ка пройти.

Щиты раздвинулись, пропуская княжича. И снова сомкнулись. Доверия к печенегам нет. А что Рёрех вышел из-под защиты, так на то он и вождь. Вождю ведь не только первая чаша на пиру и лучшая девка, но и первая вражья стрела тоже.

Рёрех остановился. Обломил древка стрел, торчащих из щита, поставил его на песок,

прислонив к ноге.

Три всадника спускались к реке. У одного в руке — зеленая ветка переговорщика. За ними — печенежские сотни.

Рёреху стало очень неуютно. Будто почувствовал, как тело рвут десятки стрел.

Всадники спускались. Двое впереди, третий отстал. Рёрех прищурился. Что-то знакомое… Не разглядеть. Против солнца, и пот в глаза лезет…

Глава 6

Глава шестая. Голос князя киевского

Печенежский разъезд перехватил их по подходе. Шестеро копченых подъехали без спешки, окружили. Зачем спешить, если добыча не торопится. И не сопротивляется. А добыча знатная. Одни кони чего стоят. На таких и большому хану ездить не зазорно.

— Кто такие! С коней! Оружие на траву! — завопили степняки сразу в несколько голосов.

Вместо ответа Сергей выпростал из-за пазухи серебряную подвеску-полумесяц с выгравированной на ней хищной птичкой. Ту, что подарил когда-то подханок Месигей.

— А хан ваш сказал: с этим знаком мне все цапон друзьями станут!

Зрение у копченых отменное. За сто метров каждое перышко на утке разглядят. А сейчас между ними и десяти шагов нет.

Разглядели.

— С кого снял, рус? — нагло, но не сказать чтобы очень уверенно крикнул один из печенегов.

— Какой храбрый воин, — сказал Сергей, поворачиваясь к Машегу. — Вопросы мне задает. Может, он тоже хан, а в обносках — потому что поиздержался?

— Он не хан, а дурак, — тоже по-печенежски ответил хузарин. — Видит двоих и думает, что может обобрать и никто не узнает.

— Никто и не узнает! — Копченый покосился на остальных. — Мы все братья! Все скажут, что вы на нас напали!

— Если бы я на вас напал, дурачок, вы бы уже на травке лежали! — пренебрежительно бросил Машег. — Туда посмотри!

Он большим пальцем указал за спину.

Позади на холм выезжала дружина Сергея. По уговору они должны были встать так широко, чтобы на взгляд было трудно определить численность.

— Поехали, — сказал Сергей, посылая Мара вперед. — С ханом говорить будем. А ты, хитрец, давай вперед. Пояснишь, кто мы, чтобы мне по пути с каждым болтливым пастухом пререкаться не пришлось.

Хан. Серьезный мужчина. Молодой. Симпатичный. Внешне. Сергей не обманывался. Перед ним печенег. А печенеги считаются только с двумя вещами. С силой. И с выгодой. Но сила все же эффективнее.

— Я знаю Месигея, — сообщил хан, хмурясь. — У нас с ним дружбы нет.

— С большим ханом Гаци тоже?

Возможно хан хотел бы ответить честно, но не рискнул. Вокруг слишком много свидетелей.

— Гаци-хан, дай ему Небо еще много лет здравия, величайший из нас!

— Несомненно, — согласился Сергей. — Он мудр, потому решил не воевать с русью, а дружить. Странно, что ты, цапон, нарушил его волю.

— Что ты такое говоришь? — возмутился копченый. — Только воля Неба выше воли Гаци-хана! Я могу убить вас за такие твои слова! И тебя, и этого хузарина!