Княжич
Шрифт:
Ладно уж. Ведь не хотел вспоминать, а вспомнилось. Возвращаться пора. Небось уж и столы накрыли. Дружина его ждет…
Развернул коня каган Киевский и поскакал туда, где над шатрами развевался родовой стяг Рюриковича… [138]
И не ведал каган Киевский, что эта конная прогулка могла оказаться для него последней. Не знал Игорь, что Смирной с Яруном держат его на наконечниках своих стрел. И в любой момент оба лучника готовы спустить тетиву. И каждый из них борется с искушением.
138
«…родовой
Три лета они с Путятой подбирались к кагану, чтобы отомстить за княгиню Беляну. За поруганную землю Древлянскую. За товарищей, сложивших головы свои в ятвигском уделе и под стенами Коростеня. А особенно за тех, кто разбил свои жизни по прихоти варяжской о гранитное подножие Святища.
Три долгих года они мечтали, как станет корчиться Игорь-волчара, истыканный их безжалостными стрелами. И вот теперь… когда он пришел к ним в руки… когда пальцы сами разжимаются, чтобы отправить вдогон кагану неминуемую погибель…
Им нужно сдержаться.
Вытерпеть.
Отпустить врага лютого.
Так Путята велел. А своему болярину отроки верили. И подчинялись беспрекословно.
Значит, поживет еще каган Киевский. Значит, не пришло его время. Но придет. Обязательно придет…
14 сентября 945 г.
Я спешил к оружейнику Жироту, когда меня вдруг окликнули:
— Княжич!
Обернулся на голос и остолбенел:
— Любава? Как ты здесь?
— Да вот, с батюшкой на погостище [139] приехали. Он жито в ругу привез да еще масла льняного надавил и хотел на топор выменять. Наш-то совсем износился. Здраве будь, княжич.
139
Погостище (погост) — место, где собирались для меновой торговли. Гость — купец, торговец.
— И тебе здравия. Любава, как я рад видеть тебя. — Теплая волна поднялась к груди. — Какой ты стала…
— Какой? — Девушка лукаво на меня взглянула.
— Красивой. — Я словно к земле прирос, не в силах оторвать взгляд от ее глаз.
— Скажешь тоже! — Она вдруг зарделась. — Ты мне лучше скажи, как голова твоя? Не беспокоит? Матушка велела узнать. Переживает она сильно.
— Голова? Ах да… хорошо со мной все. Как там Берисава?
— С ней тоже, слава Даждьбогу, все хорошо. Здорова она. Вспоминает тебя часто.
— А ты? Ты вспоминала меня?
— Времени не было. Закрутилась совсем, — ответила.
— А-а-а… — иголкой кольнуло сердце. — Сын кузнецов…
— Он мне уж который раз сватов засылает.
— Значит, — иголка затупилась, сломалась и вылетела вон, — не отдал тебя за него Микула?
— Так
— Кого же ты ждешь?
— А чего это я ждать кого-то должна? — Она отвела глаза и принялась теребить пальцами подвеску на пояске. — Разве я кого-то провожала?
Что тут скажешь? Права она. Даже когда я из подворья Микулиного уезжал, она проститься не вышла…
— Ладно, — кивнул я. — Кланяйся своим. Развернулся и пошел.
— Княжич, — остановила она меня.
— Что?
— Погоди.
— А чего годить-то?
— Как же? — растерялась она. — Что ж ты не расскажешь, как за море ходил? Как среди варягов жил? Может, приглянулся тебе там кто? Я ж не знаю ничего. Сижу в своей глуши, а от тебя ни слуху ни духу.
— Про варягов дюже долго рассказывать, — сказал я.
— А я не тороплюсь, — пожала плечами. — Мы с батюшкой в Шатрищах у дядьки Лучана, мамкиного свояка, ночевать будем.
— Так ты не спешишь? — обрадовался я.
— Нет, — улыбнулась Любава.
И тут меня по плечу кто-то хлопнул.
— Княжич, ты к оружейнику? — Побор оказался.
— Да, болярин. А ты тоже туда?
— Стрелы нужны. Запас пополнить надобно. А это что за красна девица? — улыбнулся старик хитро.
— Это Любава, Микулина дочка, не признал, что ли?
— Какой красавицей стала. — Старик поклонился ей шутейно. — Утенком была, а стала белым лебедем.
— Да ладно тебе, болярин, — засмущалась Любава.
— Эх, — подмигнул болярин, — будь я помоложе, сватов бы заслал, — и засмеялся. — Ладно, пойду я. У Жирота увидимся. А ты, девка, отцу за меня кланяйся, — и ушел.
А мы все стояли посреди стогня, словно два дерева на высоком утесе. Стояли и смотрели друг на друга…
— Жди меня здесь, — спохватился я.
— Ой, — всплеснула руками Любава, — там же батюшка заждался. Он же пошел лодку пристроить, чтоб до утра посторожил кто, а я в город отпросилась. Бежать мне надо, Добрынюшка…
— Я скоро!.. — крикнул я и к оружейнику заспешил…
— Добрыня, ты сызнова со мной пойдешь? — Побор проверял каждую стрелу: ровная ли? Хорошо ли склеена? Не отвалится ли оперение? Остры ли наконечники?
Жирот нервничал. Знал, что привередлив болярин. Даже мелочи не пропустит…
— Нет, — ответил я, разглядывая новые щиты, ровными рядами расставленные вдоль стен оружейной башни. — Обойдутся без меня лучники. Я с Путятой буду. У нас дело особое.
— Жаль. Справный лучник из тебя получился. Болярин Дедята хотел тебя в свою лодью взять.
— Кланяйся болярину, — ответил я. — В другой раз сам к нему попрошусь.
— Вот и славно. Жирот, — повернулся он к оружейнику, — вот эти, — указал он на большую снизку стрел, — я забираю. А эти, — вторая снизка была поменьше, — никуда не годятся. Сможешь до утра переделать?
— Постараюсь, болярин. — Жирот пожал плечами.
— Ты уж постарайся. Сам понимаешь, не на игрища отправляемся. Стрела, она лететь должна, куда ее лучник отправит, а не куда ей самой вздумается.
— Сказал же, поправлю.