Княжий пир
Шрифт:
На берегу громко фыркнул конь. Добрыня вскинул голову, перед глазами мир двигался, а берега поднимались и опускались.
— Снежок!
Белое пятно пронеслось к воде, донесся плеск. Добрыня помотал головой. Из белого пятна образовался Снежок, а берег и негромкие волны обрели резкость. Конь призывно заржал, ударил копытом по мелководью. Брызги взлетели серебристыми жемчужинами.
— Что-то случилось! — вскрикнул Добрыня.
— Да что могло… — отозвалась Леся слабым, как у маленькой птицы, голоском. — Просто играют…
— Нет! —
— Какого человека?
— Он чует кровь… и смерть!
Леся затуманенным взором видела, как он метнулся к берегу, расплескивая воду так, что брызги взлетали чуть не до облаков. Затрещали кусты. Добрыня на ходу подхватил одежду, быстро оделся. На самом деле Снежок, конечно же, просто заигрывал с кобылкой Леси, иначе бы в руки сперва прыгнул меч, мужчина может сражаться и голым. Зато удалось выскочить из… из этого, что нашло на него в этой холодной северной реке, в чем он тонул и не знал, как выплыть, за что ухватиться.
Однако Снежок заржал снова, отбежал от реки и снова ударил копытом. Добрыня ощутил, как кожа вздулась мелкими пупырышками, словно выскочил из проруби. Теперь и сам услышал далеко-далеко конское ржание, крики и словно бы затихающий металлический лязг.
Руки привычно и бездумно хватали доспехи, щелкал металл, скрипели ремни. Прыгнул в седло, на скаку подхватил прислоненный к березе меч. Снежок понесся как ветер, Добрыня едва успел забросить через голову перевязь, тут же холм повернулся, открылась долина… а высоко в небе кружил орел.
Хищник начал опускаться, однако забил крыльями, поспешно набрал высоту. Но не улетел, пошел осторожными кругами, явно присматриваясь к тому, что внизу за кустарником.
Снежок, повинуясь даже не колену, а мысли, пошел вскачь напрямик, с шумом проломился сквозь зеленые с красными ягодами кусты. По ту сторону лежал навзничь воин в залитой кровью кольчуге. Волосы слиплись от крови, на левой стороне головы страшная рана, из груди и живота торчат обломки стрел.
Добрыня соскочил, меч в руке, оглядывался настороженно, по-звериному чуткий, напружиненный, готовый услышать и хлопок спущенной с тетивы стрелы, и свист стрелы, и конский топот.
Простучали копыта, это примчалась наспех одетая Леся. Не глядя на витязя, спрыгнула на землю возле поверженного. Ее быстрые пальцы пробежали по его лицу.
— Он умер… Нет, еще не… несчастный!
— Счастливый, — проронил Добрыня. — Он умер не в постели.
Плечо павшего было рассечено так, что почти отделилось от тела. Кольчуга разрублена в трех местах, откуда уже не течет кровь, только застыли коричневые бугры. Но и в других местах булатные кольца хранят следы частых ударов. Воин дрался долго и упорно, а упал не от ударов, а от потери крови…
Веки сраженного затрепетали. Леся ахнула: как с такими ранами можно еще жить, а мужчина с усилием открыл глаза, серые, белки залиты кровью. Губы слегка шевельнулись:
— Кто бы вы ни
— Кто ты? — спросил Добрыня.
— Просто гридень… Нас было двенадцать… Мы сопровождали царевну из… Засада… Все пали как подобает… Царевну похитили…
Добрыня вскочил. На поляне только кровавый след, здесь прополз этот воин, выполнивший долг мужчины до конца. Но вот там истоптано, там брызги крови на кустах. Еще дальше видны торчащие из зелени сапоги: нападавшие спешили, не захоронили ни своих, ни чужих.
Леся всхлипнула. Губы умирающего тронула слабая улыбка.
— Спасибо… Но… поспешите.
Взгляд его остановился. Леся всхлипнула громче, дрожащей рукой провела по суровому лицу. Веки опустились, но губы остались изогнутыми в улыбке, с которой он и появится на пороге вирыя.
Добрыня прыгнул в седло:
— Поторопись!
Она ахнула:
— Мы… мы даже не захороним?
— Он просил помощи, — отрезал он сухо.
— Но…
— Он нас простит.
Конь сорвался с места, затрещали кусты. Леся увидела мелькнувший белый как снег хвост, тут же море зелени сомкнулось, и она ощутила себя, как никогда, одинокой.
Не вытирая слез, поспешно взобралась в седло, а орел начал быстро приближаться к тому месту, где они только что выслушали последние слова человека, который умер по-мужски красиво.
Добрыня несся мрачный, как ночная скала, неподвижный, словно врезанный в седло огромный камень. Следы схватки кончились быстро, а новый след отыскался почти сразу. Похитители уходят на двух дюжинах лошадей, еще дюжина в поводу, он даже мог сказать, на каком коне увозят добычу.
Деревья скользили мимо, как клочья зеленого тумана. Стук копыт слышался, как частый стук капель уходящей из него жизни.
— Вот они!
— Где? — переспросила Леся непонимающе.
Добрыня нырнул лицом в конскую гриву, в его опущенной почти к брюху коня руке зловеще заблистала острая полоса железа. Копыта гремели, Леся слышала свое дыхание, потом различила посторонний стук копыт, а чуть погодя впереди в тумане вычленились крупы скачущих коней. Стали видны и спины всадников. Леся видела только задних, поглядывала на Добрыню, но тот стал страшен, как сама смерть, зубы оскалил по-волчьи, нижняя челюсть злобно выдвинулась.
— Добрыня! — прокричала Леся тревожно. — Ты же не знаешь, сколько их!
В завываниях ветра донеслось злое:
— Не… знаю…
— Но ты же… не нападешь…
— Почему?
— Нельзя же так!.. — прокричала она беспомощно.
— Льзя!
Всадники начали оглядываться, но их кони шли тем же ровном скоком, рассчитанным на долгое преодоление пути. Ни один не вытащил саблю или меч — кто же в здравом уме решится напасть в одиночку на целый отряд.
«Тот, — ответил мысленно Добрыня, — которому теперь все льзя. Я в здравом уме и твердой памяти, но мне теперь все льзя».