Княжий пир

Никитин Юрий Александрович

Спархий робко поднял голову. В глазах все еще плавал страх, а губы дрожали.

— Ваша Мощь… Хан Отрок поступил неразумно и дико!.. Он отказался возглавить коалицию, отказался стать верховным ханом над всеми племенами. Он сказал, что вернулся на родную землю не за властью и богатством, — что и верно, эти степняки не представляют, какими богатствами он владел! — а чтобы жить в родных степях и умереть в родных просторах.

— Дальше, — потребовал базилевс.

— Одиннадцать ханов выступили в поход без Отрока. Их шаманы обещали победу, хотя между собой говорили, что одиннадцать — плохое число, для победы над Русью сегодня

надо силы двенадцати ханов, а завтра потребуется уже двадцати четырех… Но отважные ханы повели несметные степные орды отважно и гордо, пренебрегая предсказаниями богов…

— Правильно сделали, — одобрил базилевс невольно. — Ибо нет на свете бога, кроме нашего. Все остальные — демоны. Ими пренебрегать не только можно, но потребно. И что же дальше?

Спархий поник, стал меньше ростом, плечи опустились, словно истаяли.

— Они были близки к победе. Даже без Отрока. К тому же не обошлось без нечестивой магии… гм… но даже нечестивую, как известно, наш милостивый Всевладыка допускает, если это способствует его стратегическому замыслу… Однако в Киеве откуда-то появились неведомые герои!.. Нет, не русы, не славяне, не русичи. Почему-то с ходу встали под знамя киевского кагана.

Он перевел дух, пытался заговорить снова, запнулся.

Базилевс раздраженно потребовал:

— Ты это говорил в прошлый раз. Дальше! Что было дальше?

— А дальше…

— Ну? Им не удалось взять Киев?

— Не удалось, — подтвердил спархий тяжело. Сглотнул, опустил голову, снова сказал совсем уже тишайшим голосом: — Чуть-чуть не удалось. Их герои побиты, боги посрамлены, а сами степняки разгромлены. Остатки бежали в степь без оглядки. Четверо из ханов погибли, остальные семь в полоне у северного конунга.

Последние слова произнес шепотом, но они все равно прозвучали, как грохот падающих стен.

Когда базилевс снова поднял голову, лицо было бледно, глаза запали, под ними висели тяжелые, в три яруса, серые мешки. Спархий выпрямился, перед ним снова был государственный муж, отступать не привыкший и не умеющий.

— Так, — сказал базилевс, — что мы имеем… Теперь в Степи остался только один могучий лидер — хан Отрок. Вся власть принадлежит ему… Ну конечно, в каждом племени есть свои претенденты, но Отрок явил себя и мудрецом, отказавшись идти на Русь. Его авторитет неоспорим! Теперь же, когда все окрестности Киевщины залиты кровью их сынов, когда вороны клюют глаза их богатырей, а волки терзают еще теплую плоть… хан Отрок просто обязан будет повести новую рать! Теперь это сделать легче, ибо эти сыны степей подвержены примитивной мести, так не свойственной народам цивилизованным. Да и одолеть Киев легче!.. Я не поверю, что сражение с объединенной ордой одиннадцати ханов прошло для Киева бесследно. Там тоже наверняка остались лишь горстка воинов да полуразрушенные стены. А мы, кстати, сегодня же пошлем хану Отроку богатые подарки, несколько караванов с оружием, предложим в помощь генуэзскую пехоту, что уже второй месяц у нас на прокорме и жалованье…

Спархий видел, как базилевс на глазах оживает. Бледные щеки снова порозовели, в глазах появился блеск, а нос стал хищным, как у большой опасной птицы. Что ж, даже поражение можно обратить в победу. Империя простояла тысячу лет. Если удастся сломить Русь, то стоять будет вообще вечно. И вечно править миром.

— Мне отправиться в Киев?

— Нет, — сказал базилевс живо. — Я прямо сейчас напишу

письма! Завтра ты выступишь с большим караваном. Отвезешь хану Отроку в дар от империи золото, богатые подарки, заверишь в нашей дружбе. С тобой будет две сотни верблюдов, доверху нагруженных оружием. Ведь наверняка основная масса была потеряла под Киевом… Кроме того, на то золото, которое получит Отрок, можно закупить оружия на две такие орды, что потерпели поражение!

Спархий поклонился:

— Я все выполню.

— Иди, — разрешил базилевс. — Завтра тебе предстоит долгий путь.

Волчий Хвост, израненный, перевязанный так, что лишь один глаз смотрел из-под повязок, в седле, однако, держался без посторонней помощи. Глаза блестели как у молодого кота, его коня водили под узду, а с седла воевода покрикивал, воеводил. При виде князя воскликнул с удивлением:

— Не могу понять, как это Добрыня сумел столько народу напобеждать!

Владимир поморщился:

— Придержи язык, воевода. Мне сдается, что не все здесь… одолетые в честном поединке. Вон, к примеру, герой с летающим топором, который Добрыне не уступит ни в силе, ни в доблести, ни в чести. Ну, так мне кажется. Никто его не обязывал, понял?..

— А чего же он здесь?

— Его спроси, — посоветовал Владимир. — Но он сам пришел и с собой привел крепких парней, каких свет не видывал. То ли братьев, то ли всю родню, то ли собственную дружину… И тоже говорил о встрече с Добрыней.

Волчий Хвост смотрел жадными глазами на рослых богатырей, страшных обликом, величавых как львы, потирал руки с видом собственника:

— Это уже какое-то восполнение потерь…

Владимир вытер со лба кровь, покачал головой:

— Нет. Нехорошо так. Я Добрыню знаю. Поступим так, как он поступил бы…

Голос великого князя на миг пресекся, темная туча набежала на чело.

Волчий Хвост смотрел с недоумением.

— Ты говоришь так, как будто уже навек с ним попрощался!

— Еще свидимся, — ответил Владимир, но не стал уточнять, на каком свете. — Объяви всем, кто пришел как пленник Добрыни… и сражался за Киев… Именем Добрыни я освобождаю их от слова! Пусть возвращаются в свои пределы с честью.

Волчий Хвост сказал поспешно:

— Нет, сперва на княжий пир! Угостить всех, золота отсыпать без меры, наплести про их подвиги… Глядишь, какой-то дурень раскиснет от похвал и останется. Еще Забава пусть оденется этой… восточной, пройдется разок-другой через палату. Еще пара дурней клюнет. Герои — они честные, но не… гм… Эй, Макаш!.. Хотя нет, воеводствуй здесь, лучше Претич… Раскрой княжью сокровищницу, если князь доверит. А золота позволяй брать столько, сколько смогут унести. И намекни, что у нас еще десять раз по столько в тайных подвалах. Мол, будет чем платить и дальше.

Вечно хмурый Макаш сказал обеспокоенно:

— Все растащат!

Волчий Хвост посмотрел на великого князя. Лицо Владимира стало жестким, хотя голос звучал весело:

— Горе побежденным! Война должна кормить сама себя. Кто к нам пришел за шерстью — вернется стриженным! Еще и пастбища заберем. Так что золота у нас прибудет. А пленных завтра же продать рахдонитам. Неча такую орду кормить.

— А ханов?

Владимир на миг призадумался.

— Придумаем. А пока посади их в цепях… да потяжелее, на заднем дворе. Прямо на землю. И прикуй к стене. Да чтоб цепи покороче!