Княжна-цыганка (Наша встреча роковая)
Шрифт:
Как ни темны были улицы и как ни была испугана Нина, она довольно быстро поняла, что ее везут вовсе не на Лубянку. Выехав из Грузин, машина не повернула на Большую Никитскую, а поехала по бульварам, после чего неожиданно вырулила к храму Христа Спасителя. Осознав это, Нина испугалась настолько, что даже решилась тронуть за рукав сидящего рядом пожилого солдата.
– Миленький, скажи, а куда меня?.. Это же Пречистенка, здесь ни комиссариата, ни одной тюрьмы нет… Куда едем-то?
– Не велено сказывать, – пробурчал тот. – Ты, мадамочка, главное, того… не кочевряжься, ежель чего. Тебе ж лучшей будет.
– Как?.. – оторопела Нина.
Солдат, пожав плечами, отвернулся.
– Так что доставлена гражданка Баулова, товарищ Наганов.
– Спасибо, Жильцов, вы свободны.
– Обождать внизу?
– Не нужно, возвращайтесь в комиссариат.
«Мать господня…» – в панике подумала Нина. Но в это время солдат отступил в сторону, и она увидела Наганова.
Он был в той же серой, потрепанной форме, в которой всегда приезжал к цыганам. Нина машинально поискала глазами фуражку и увидела ее на голове мраморной Артемиды, стоящей в углу комнаты. На Артемиде же, подтверждая ее воинственный статус, висела и портупея с кобурой. По этой статуе, а также по бесконечным полкам и застекленным шкафам с книгами Нина узнала комнату – это была знаменитая библиотека воронинского дома, где она бывала еще в детстве. Мельком она отметила, что комната почти не изменилась: только огромный круглый стол оказался завален бумагами и коленкоровыми папками. Чернильница была прежней: чугунная каслинская лошадка с жеребенком, Нина помнила этот «цыганский» канцелярский прибор почти с рождения. И горящая лампа была та же – зеленая, с круглым абажуром. К запаху книжной пыли примешивался крепкий запах папирос, сквозь который еле пробивался слабый, чуть заметный, чудом сохранившийся аромат мастики для полов. От этой привычной, с детских лет знакомой обстановки Нина немного успокоилась и на подошедшего к ней Наганова взглянула прямо, почти без страха.
– Добрый вечер, Антонина Яковлевна, – спокойно поздоровался он.
Нина, не отвечая, глядела в его лицо.
– Почему вы так на меня смотрите? Вы испугались?
– Ни капельки, – холодно сказала она, складывая на груди трясущиеся руки. – Помилуйте, чего же бояться? На ночь глядя меня увозят из дома под конвоем, ничего не объясняют, везут не на Лубянку, а в особняк Ворониных… вы отпускаете мой конвой… В самом деле, чего же тут бояться?!
– Вы раньше здесь бывали? – заинтересованно спросил он. Спохватившись, предложил: – Садитесь, пожалуйста.
Сесть было негде: все шесть стульев у круглого стола оказались завалены бумагами и книгами. Наганов смахнул с одного стула все, что на нем лежало, прямо на пол, и гулкий звук разлетелся по огромной комнате, как выстрел:
– Садитесь, – снова пригласил Наганов. – Так вы знаете, чей это дом?
– Вся Москва знает, – пожала плечами Нина, опускаясь на стул. – Это дом графов Ворониных…
Она запнулась, не зная, стоит ли упоминать о том, что графиня Зинаида Воронина была крестной ее младшей сестры. Но Наганов не заметил замешательства Нины.
– Графиня, кажется, была цыганкой? Я видел ее портреты – здесь, в доме. И прежняя прислуга рассказывала…
– Да, верно, – подтвердила Нина, складывая руки на коленях. – Она была наша, хоровая цыганка, Зинаида Алексеевна Васильева. Зина Хрустальная, ее весь город знал.
– Граф взял ее на содержание?
– Он женился на ней, – глядя в недоверчивое лицо Наганова, отчеканила Нина. – Они были венчаны в той самой церкви, которую видно из этого окна. У них пятеро сыновей, и…
– И все они сейчас у Врангеля, – закончил Наганов.
– Это мне неизвестно, – опомнилась Нина. – Вы забываете, я восемь лет жила в Петербурге и вернулась в Москву только нынешней весной, я ничего ни о ком не знаю, и…
– Я помню об этом, Антонина Яковлевна, – перебил ее Наганов. Двумя широкими шагами он пересек комнату, остановился у окна, загородив его почти целиком своей огромной фигурой. – Давеча я не сказал вам… Ваше дело закрыто, виновным признан бывший комиссар Дмитрий Прохарин… поскольку других обвиняемых у следствия не имеется. Вы можете свободно покинуть город.
– И вы не сказали мне об этом вчера? Вам понадобилось привозить меня к вам на квартиру под конвоем? Ведь теперь вы живете здесь, не так ли?
– Комиссариат выделил… – словно извиняясь, произнес он. – А мне, признаться, здесь не особенно уютно. Слишком много места, я к такому не привык. Живу больше на службе. Здесь хорошо только читать, но времени очень мало.
– Да, читать здесь можно, – подтвердила Нина, обводя взглядом темные, сумрачно поблескивающие стеклом книжные полки. Некоторые из них были открыты, и в них отчетливо виднелись черные проемы на месте вытащенных книг.
– «Повести Белкина» у вас отсюда? – вдруг спросил Наганов.
Вопрос был таким неожиданным, что Нина не сразу смогла ответить и некоторое время недоуменно смотрела на него.
– «Повести Белкина»? Та, что я давала вам? Нет… Это моя книга, моя собственная. Почему вы спрашиваете?
Наганов молча подошел к книжному шкафу за спиной Нины. Обернувшись, она увидела на полке собрание сочинений Пушкина – зеленое, сытинское, точь-в-точь такое, как было у нее. «Странно… – мельком подумала Нина. – У графа книги дорогие всегда были, откуда Сытин?.. Может, тетя Зина покупала?» Четвертого тома с «Повестями Белкина» на полке не было: вместо него зияло пустое темное место.
– Я осматривал библиотеку и заметил… – Наганов встал у нее за спиной. – Тут много книг с полок взято. Хозяева, верно, когда уезжали, с собой забрали что могли. Удивительно только, что самые дорогие книги – на месте.
– Любимые книги не всегда дорогие, – заметила Нина. – Тем более дорогие могли отобрать при любом обыске в поезде. Да и тащить такую тяжесть…
– Я после нашего с вами разговора здесь порылся. – Наганов погладил огромными пальцами зеленые корешки книг. – Вы правы были, у Пушкина тут много… не стихов. Да, жаль, что времени совсем нет…