Княжна Дубровина
Шрифт:
— Такъ когда же это сдлать — на это надо много времени?
— Въ три мсяца при деньгахъ все сдлать можно, сказалъ Долинскій.
— А денегъ-то опекунъ дать повидимому не желаетъ. Онъ пишетъ купить домъ въ Москв, меблировать его — это большія деньги.
— Конечно.
— Я просила продать въ Петербург домъ, который стоитъ пустой, и мебель перевезти въ Москву; онъ отвчаетъ, что продать его онъ не иметъ права, а перевозить мебель не согласенъ. Онъ говоритъ, что я могу не нынче-завтра выйти замужъ и домъ въ Петербург мн пригодится. А я замужъ не хочу, прибавила Анюта съ досадой. — Словомъ, добавила она, — его письма ко мн
— Земскій докторъ есть, сказалъ Долинскій.
— Да, есть, возразила съ негодованіемъ Маша, — но онъ бываетъ здсь едва ли два раза въ годъ. Ему некогда, говоритъ онъ, а меня, узнавъ что я лчу, крестьяне осаждаютъ съ утра до вечера, и малые и старые. Я пожалуй рада лчить, да что же я понимаю?
— Положимъ, доктора мы возьмемъ, но больницы придется ждать до слдующаго года, если я управлюсь; а какъ? Я не знаю. Вдь я не могу проврять, что говоритъ опекунъ. Онъ ставитъ мн вопросъ ребромъ. Нельзя покупать домъ, меблировать прилично (онъ подчеркнулъ даже слово это) и строиться въ подмосковной не почавъ капитала. Надо отказаться или отъ того, или отъ другаго, ибо ныншній годъ, на бду мою, бездоходный, неурожайный. Что длать?
Маша глядла на Анюту неудомвая. Анюта сразу поняла ея взоръ.
— Я знаю, что ты думаешь, сказала она, — строиться и прожить весь годъ въ Спасскомъ.
— Да, я это думала.
— И я думала, но ужь больно это мн грустно. Отказаться ото всего, прожить въ глуши и, что для меня всего тяжеле, въ снгахъ. Я снгу терпть не могу — и безъ братцевъ. Да еще согласится ли папочка?
— Мы объ этомъ говорили, сказалъ Долинскій, — я попрошу отпускъ по болзни; если же его не дадутъ, то выйду въ отставку, и ты ищи мн мсто въ Москв. Авось найдемъ въ продолженіе года. Все это конечно, если ты останешься въ Спасскомъ.
— Я не знаю какъ это сдлать. Я хотла поучиться музык и рисованію и очень хочется мн повеселиться, пожить съ братьями; желала бы я также, чтобы Лиза поучилась, и вдругъ… все… ото всего отказаться. Очень ужь трудно. Я не знаю.
— Тогда погоди постройкой.
— И это трудно, даже гршно.
— Посовтуйся съ тетками, настаивала Маша, — и не теряй времени.
— Это лучше всего, завтра утромъ подемъ со мною въ Москву, сказала Анюта помолчавъ, но ршительно.
— Кто, я? Зачмъ?
— Безъ тебя я не поду. Ты поддержишь меня и многое можешь сказать тетк за меня. Я не хочу, чтобъ они вообразили, что я затяла по молодости лтъ ненужныя затраты и начинаю своевольничать имя въ рукахъ столько денегъ… А денегъ-то у меня уже нтъ! вдругъ сказала Анюта и покраснла какъ піонъ.
— Какъ нтъ, спросилъ Долинскій съ ужасомъ.
— Не пугайтесь, папочка, осталось еще, но не много. Управитель сказалъ, что въ контор Спасскаго нтъ суммъ и мн пришлось заплатить по всмъ счетамъ — вы не можете себ представить сколько. Кучеру, повару, буфетчику, садовнику…
— Этому за что?
— Говоритъ выписывалъ цвты.
— Безъ приказанія.
— Управитель позволилъ, опекунъ изъ Петербурга утвердилъ. Онъ всегда пишетъ на бумагахъ: утверждаю.
Долинскій вполголоса сталъ напвать какой-то старинный вальсъ. Маша
— Теб смшно, а мн хоть плакать, сказала она.
— Ну ужь это совсмъ неблагоразумно, сказалъ папочка серіозно.
— Совсмъ неблагоразумно, сказала и Маша, — я засмялась, потому что папочка такъ неожиданно и смшно заплъ; милая, хотя мн и не хочется, но я по твоему желанію поду съ тобой въ Москву, къ теткамъ.
— И чмъ скоре, тмъ лучше, сказалъ Долинскій.
Анюта позвонила.
— Завтра въ девять часовъ карету четверней, мы демъ въ Москву, тетушка и я. еня подетъ съ нами и ты Николай тоже, сказала Анюта вошедшему лакею.
На другой день она выхала въ Москву.
— Анюта, Анюта пріхала, закричала Лидія вбгая въ кабинетъ Александры Петровны, забывая о законахъ дома, гд не позволялось говорить громко и вбгать въ комнату стремительно. Зало большой гостиной, долго и упорно молчавшее, подало признаки жизни и загудло.
Александра Петровна встрепенулась, Варвара Петровна испугалась.
— Что съ тобою? Сестрицу испугала. Ты сама не волнуйся, выпей воды.
Александра Петровна отстранила рукой подаваемый ей стаканъ.
— Гд, гд она?
Анюта влетла въ комнату какъ птичка, веселая и нарядная, и бросилась къ тетк; она взяла об ея руки и покрыла ихъ поцлуями.
— Милая, дорогая, лепетала Александра Петровна цлуя свою любимицу. — Я безъ тебя совсмъ стосковалась. Жить безъ тебя не могу, со скуки умираю. Эти два мсяца показались мн годами. Скажи, ты повидаться съ нами — обо мн вспомнили?
Анюта помолчала; она не умла и не хотла кривить душой.
— Я о васъ помнила, сказала она наконецъ, расцловавшись съ тетками очень ласково, — но пріхала не повидаться, а по дламъ.
— Одна пріхала? спросила Варвара Петровна съ тревогой.
— Нтъ, не одна, съ тетушкой.
— Гд же она?
— Она оставитъ мн мои вещи, подетъ въ гостиницу и если позволите прідетъ къ обду.
— Нтъ, нтъ, возразила Александра Петровна, — я не пущу ее въ трактиръ. Твоя тетка остановится у насъ на верху.
— Ma soeur, не будетъ ли это для тебя слишкомъ…
— Нтъ, нтъ; она остановится у насъ. Ну говори, разсказывай. Лидія, отведи Марію Петровну на верхъ — покажи ей ея комнаты, а потомъ, когда она переоднется или оправитъ свой туалетъ, попроси ее сюда. Чтобъ ей и Анют было спокойно. Устрой все.
Лидія исчезла.
— Ну разсказывай, какъ жила, что длала, весело ли теб было?
Анюта принялась разсказывать больной тетк свое житье въ деревн, не касаясь дла и своихъ затрудненій. Александра Петровна жадно ее слушала. Цлый день Анюта своими разсказами утшала и развлекала больную тетку и видимо раздула въ Лидіи желаніе хотя посмотрть на чужую жизнь; по лицу и словамъ Анюты никто не могъ догадаться, что сердце ея неспокойно и что, по простому выраженію, кошки скребутъ у нея на сердц. Она въ такой степени научилась владть собою, что могла скрыть въ глубин души безпокойство и разсказывать съ оживленіемъ только то, что могло интересовать и позабавить больную тетку. Варвара Петровна, очень умная, хорошо поняла все это, и ей было пріятно глядть на владвшую собою Анюту какъ на свое собственное созданіе, на дло ея ума и разума, съ гордостію говорила себ Варвара Петровна: да, отлично воспитана, и мои труды не пропали даромъ.