Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду
Шрифт:
...Гермоген и Сильвестр вошли в новый государев рубленый дворец, в ещё пахнувшие смолой палаты. Царь хотел Гермогену поведать о чём-то важном. Да слушая его, Гермоген был удивлён тем, что в душе Василия проснулось особое милосердие. Василий заявил, что отказывается быть государем державы холопов, как сие было до него, и ищет путь стать царём подданных, правящим по закону.
— Думаю я, святейший, действуя личной властью, издать указ о полноте народного достоинства.
— Издай, государь, ежели сей указ не разойдётся с волей Божьей.
— Ты меня и просветишь, коль в темноту впаду, а тако же занесёт куда. — Шуйский вспомнил,
И теперь вот задумал царь показать свою власть в державе и всю полноту её, ан нет, не получилось. Но всё же попытался.
— Вот ты сегодня принял от изменников покаяние, — продолжал царь, — да токмо покаяние в кремлёвских соборах прозвучало из уст вельмож. И милость церкви ты жаловал токмо им. А с чем народ?
— Сие не так. Покаяние шло по всей державе, подвластной тебе, — возразил патриарх. Но в сей же миг смягчился: — Ты, государь, вырази своё желание, а мы поймём.
— Вот и думаю я издать указ, воспрещающий закрепощение холопов без кабалы по давности. Поправлю сиим нерадение правителя Годунова, допущенное им десять лет назад.
— Пользу сей указ принесёт, возродит обычай отцов и дедов, пробудит у холопов преданность к тебе. И церковь благословит твой шаг, а я помолюсь за тебя Всевышнему. — И повернулся к Сильвестру, с которым привык советоваться: — Что мыслишь, светлая голова?
— Скажу одно, святейший: Россия будет кланяться отныне и вовеки государю-батюшке Василию за заботу о своих малых детях.
Был на исходе день Захария-серповидца. Крестьяне уже достали из камор серпы, приготовили их к будущей жатве. А в России продолжалась гражданская война. Марина Мнишек ещё сидела с отцом в Ярославле, но собиралась тайно сбежать из города при первом же знаке о появлении в пределах России второго Лжедмитрия, нового её властелина.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ТАЙНЫ ИЕЗУИТОВ
Гермоген излагал дьяку Патриаршего приказа грамоту-повеление архиепископу Смоленскому Сергию, дабы готовил паству к защите земли Русской да укреплял город. И когда в покое возникли Сильвестр и Лука, патриарх недовольно спросил:
— Зачем не подождали, пока стою у дела да мысль излагаю?
— Владыко святейший, прости. Лука привёз худые вести из Тулы, — выступил вперёд Сильвестр.
— Говори, сын мой, Паули!
— Царь запруду ставит на реке Упе, дабы затопить город и войско Болотникова. Да муромец Иван Сулин такое ему посоветовал и сам взялся за дело.
— Не уразумел, в чём грех.
— Святейший, там же дети и женщины приговорены к погибели! — воскликнул Сильвестр.
Гермоген подошёл к ведуну и лазутчику вплотную, посмотрел сурово.
— Аз скорблю и печалуюсь о каждом убиенном рабе Божьем, но перст его
— Да приступом бы взять сей город! — воскликнул Сильвестр.
— Сколько их было? Устояла крепость, как и от мамаев. — И чтобы прекратить напрасный разговор, Гермоген твёрдо сказал: — Царь от своей меты не отступится. Но я попрошу его, дабы проявил милосердие к слабым и сирым, к жёнам и детям... Всё, что могу...
— Напрасно мы себя тешили, Лука, — ворчливо произнёс Сильвестр и хотел покинуть покой патриарха. Гермоген остановил его:
— Вы мне оба нужны. Идите сей час в трапезную, вкусите пищи и возвращайтесь.
За дверью Паули сказал:
— Идём, побратим, медовуху пить — да прямо из братины!
— Годится, братенич!
И друзья засиделись в трапезной. Медовуха им уже головы кружила, они забыли про наказ Гермогена. Да вскоре он сам напомнил о себе. Пришёл, сел с ними рядом. Сильвестр и ему налил медовухи.
— Слушайте, гулёны, — патриарх отодвинул кубок, — снова нужда в вас строгая. Нужно бы узнать, какие каверзы замышляют поляки и их досужий наставник Рангони. Да ежели бы токмо сие меня угнетало... — Гермоген выпил-таки медовухи, бороду вытер и тихо заговорил: — Ещё пора проведать, дети мои, что замышляет против России глава святейшего престола папа Римский. Вот о чём Всевышний сподобил меня задуматься. Верю и уповаю на творца, что он поможет вам добыть тайные планы папы. Других помощников у меня нет. А то, что папа Климент замышляет каверзы против России, поверьте мне...
Сильвестр и Лука задумались. Они не спешили спросить, когда им собираться в путь, куда идти, но прежде спросили себя: почему патриарх меньше озабочен смутой в России, но не жалеет сил, чтобы защитить державу от посягательства извне? Неужели его так пугает нашествие католиков-иезуитов? И вспомнил Сильвестр время царствования Лжедмитрия, и понял, что патриарх болеет душой не зря. Римская церковь по-прежнему рвалась поработить русскую церковь. И Речь Посполитая, а по Сильвестру — ляхи, католики, еретики, — тоже вынашивала эту мечту. И потому так настойчиво искали на западе нового Лжедмитрия. И вся беда для России была в том, что там знали, кого нужно тянуть на Мономахов престол. И уготована новому самозванцу участь матрёшки, которую римляне и поляки ставят для видимости царской власти.
Беда с Запада надвигалась. Дошли до России вести о том, что в Польше закончилась гражданская междоусобица. И все паны-вельможи, лихие головы, такие как князь Роман Рожинский, гетманы Лисовский, Сапега, готовы были ринуться в преисподнюю, ввязаться в драку с самим сатаной, лишь бы не прозябать в своих имениях. Пан Зебржидовский, ветеран польской конфедерации, считал воздух мирной Польши невыносимо тяжёлым для себя и стремился на просторы России. С ним рвался на Русь другой ветеран конфедерации пан Маховецкий. Всё войско у поляков было под ружьём. И стоило поставить его к востоку и сказать: «Вперёд, арш!» — как хлынет на россиян конница, двинутся пешие легионы. Гетманы Вацлавский и Тышкевич уже держали на самой границе по тысяче всадников. Стоял во главе скучавшего от безделья тысячного отряда улан известный в России партизан Александр Лисовский, лихо гулявший за спиною царской рати.