Ко времени моих слёз

Головачев Василий Васильевич

– Какие посоветуете?

– Европейские круглые.

– Несите. А икры белуги альмас у вас нет?

Официант покачал головой, он был озадачен.

– К сожалению, нет.

– Жаль.

Официант ушел. Марина с интересом посмотрела на Разина:

– Ты понимаешь толк в устрицах?

– По долгу службы, – ухмыльнулся Максим. – Иногда приходится посещать крутые рестораны, да и за бугром я бывал не раз. А устрицы уважали даже древние греки и римляне, знавшие толк в еде. Этот деликатесный моллюск водится только на морском мелководье, там, где

реки впадают в море, – он любит сочетание пресной и соленой воды. Особенно устричное фермерство развито во Франции, европейская устрица остреа эдулис [5] категории «два нуля» как раз разводится на средиземноморском побережье Франции.

5

Ostrea edulis.

– Ты говоришь как специалист. Может быть, у тебя имеется своя устричная ферма?

Максим засмеялся:

– К великому сожалению, нет. Но я вряд ли смог бы управлять такой фермой. Мне ближе свинарники и коровники российской глубинки. Я родом из Навли, Брянской губернии. Так что внутри я весь – русская деревня.

– Странно, – задумчиво проговорила Марина.

– Что странно?

– Это папины слова. Хотя вы с ним совсем разные люди.

– Может быть, нас все же что-то объединяет?

– Еще не разобралась. А про какую икру ты говорил?

– Икру белуги альмас. Это я просто выпендрился. Дело в том, что еще совсем недавно за попытку отведать икры изнеженным восточным гурманам отрубали правую руку. Ею мог наслаждаться только один человек в мире – персидский шах.

– А теперь?

– Шахский режим пал, и теперь икру альмас могут отведать и простые смертные. Но она очень дорогая. Я слышал, что стоимость одной порции икры на Национальной неделе салатов в Оксфорде достигала тысячи долларов.

– Ого! Неужели ты ел эту икру?

– Не довелось, – развел руками Максим. – Говорят, ее добывают из белуг, возраст которых перевалил за сто лет, и поэтому у икры удивительно нежный вкус. Так что немного найдется людей, способных заплатить за килограмм икры под двадцать пять тысяч долларов.

– Наши бандиты могут.

– Не только бандиты, крутые бизнесмены тоже, хотя многие из них, отведавших икры белуги альмас, уже сидят.

– Разве между этими явлениями есть какая-то связь? Или икра, как лакмусовая бумажка: съел – значит, ворюга и бандит, садись в тюрьму!

Максим снова засмеялся; близость красивой женщины кружила голову, хотелось шутить, говорить умно и смеяться.

– Такой связи, конечно, нет. Однако позволить себе купить полкило икры альмас может не каждый гурман, зато – каждый «новый русский». А большинство из них – криминальные мальчики. Но хватит о грустном, давай выпьем за встречу, если не возражаешь.

– С удовольствием.

Они чокнулись, сделали по глотку вина.

Заиграла музыка.

На танцевальном подиуме зала появились первые танцующие пары.

К столику подошел небритый молодой человек

восточной наружности, в белом костюме и черной шелковой рубашке.

– Потанцуем? – наклонился он к Марине.

Девушка посмотрела на Максима.

– Прошу прощения, – вежливо сказал Разин, – дама пока не танцует.

– Понятно, – кивнул парень, еще раз окинул Марину масленым взглядом и отошел.

– Плейбой, – сказала она со смешком.

– Ну, сюда вряд ли придет человек с улицы. – Максим проводил парня глазами. – Это, наверное, какой-нибудь диджей или ведущий музыкальных телепрограмм. Лицо знакомое. Хотя я не люблю небрежно бритых мужиков. Есть в этой так называемой моде некий оттенок презрения к окружающим.

– Отцу всех туркмен тоже не нравятся небритые мужики.

– Кому?

– Туркменбаши, Сапармурату Ниязову. Он недавно издал указ, запрещающий носить в Туркмении длинные волосы, усы и бороды. Указ действует даже в отношении гостей государства, так что тебе придется укоротить волосы и бриться до зеркального блеска.

Максим хмыкнул:

– Ну, этому деятелю не впервые удивлять мир. Высочайшим повелением он запретил прослушивать музыку в автомобилях, а заодно балет и оперу, под тем предлогом, что «нормальным» туркменам эти виды искусства не нужны.

– Зато он сам пишет стихи.

– О да, кроме поэмы «Рухнамэ» издал еще два сборника стихов и поэм, которые тотчас же подсуетившиеся чиновники ввели в обязательную школьную программу.

– Туркменский эквивалент брежневской «Малой земли».

– Или гитлеровского «Майн Кампфа». А как тебе налог на невест, который он ввел на территории Туркмении? Плати в казну полста тысяч долларов и женись на понравившейся туркменке, ежели ты иностранец.

– Тебя это как-то задевает? – прищурилась Марина. – Уж не собрался ли ты жениться на туркменке?

Максим засмеялся:

– Ты же не туркменка?

– Ну и что?

– Я предпочел бы жениться на тебе.

– «Бы»?

Максим посерьезнел, испытующе заглянул в глаза собеседницы, ставшие вдруг печальными.

– Ты готова к серьезному разговору?

Она покачала головой:

– Нет… я пошутила… не знаю… не спеши. Мне нравится встречаться с тобой, но… я не одна…

– Чепуха! Стеша будет мне как родная дочь!

– Я не одна, – повторила Марина упрямо, – и сама не знаю, чего хочу. Не торопи меня.

– Я и не тороплю.

– Спасибо, благородный идальго. – Она положила на его руку свою прохладную ладошку. – Не обижайся. Я знаю, что… – Глаза девушки вдруг остановились, лицо изменилось, она кого-то заметила.

Максим оглянулся.

К их столику подходили трое молодых людей, в том числе тот самый небритый смуглолицый парень в белом, что несколько минут назад хотел пригласить Марину на танец. Его спутниками были кряжистый белобрысый амбал с круглой короткостриженой головой и субтильного вида, высокий, худой, узкоплечий парень с шапкой рыжих вьющихся волос, бородатый и усатый. Не обращая внимания на Максима, он положил руку на плечо Марине: