Ко времени моих слёз
Шрифт:
– Я понял, – глухо отозвался Арсений Васильевич.
ВАМПИРЫ
Он полз по извилистому каменному коридору в полной темноте, то и дело натыкаясь плечами или головой на твердые углы, ребра и выступы. От столкновений особенно доставалось голове, превратившейся в сплошной узел боли, меньше плечам и коленям, а иногда боль пронизывала копчик, будто его кто-то кусал. От одного такого «укуса» Максим закричал… и очнулся, бессмысленно тараща глаза в белое ничт о. Потом начал различать в этом «ничто» кое-какие детали, напряг зрение и понял, что лежит навзничь
Посмотрел налево: стена с белым кафелем, умывальник, полотенце на крючке.
Направо: стена в каких-то бурых пятнах, странные приспособления на ней, напоминающие раскрытые браслеты, ремни с металлическими бляхами, обручи.
Поднял голову, рассматривая кровать, стоящую не у стены, а посреди комнаты, попытался встать и обнаружил, что запястья рук и лодыжки пристегнуты к лежаку такими же браслетами, какие крепились к стене справа.
Что за бред?!
Он дернул руками, ногами, застонал от хлынувшей в голову боли. Опустил голову на твердый валик вместо подушки, не в силах вытереть заструившийся по лицу пот.
Где я, черт всех дери?!
Почти неслышно открылась дверь, в комнату, освещенную через окно (оно находилось за изголовьем лежака), вошли двое: здоровенный детина с равнодушным лицом, в белом халате санитара, и неопределенного возраста мужчина в песочного цвета костюме. Знакомые лица, однако.
Максим встретил абсолютно бесстрастный, буквально мертвы й взгляд последнего и вздрогнул.
– Змей!
– Надо же, какая у тебя память, – скривил губы майор Резун. – Били тебя, били, а ты все помнишь. Даже жалко портить такой материал.
– А ты развяжи, – процедил сквозь зубы Максим. – Тогда и посмотрим, чей материал лучше.
Резун поднял бровь, оценивающе посмотрел на пленника:
– Ты не в той форме, чтобы соревноваться со мной.
– Развяжи, если не трус!
Порученец полковника Пищелко еще раз оглядел лежащего критическим взглядом, кивнул:
– Рассупонь его, сержант.
Санитар достал из кармана связку ключей, отомкнул браслеты.
Максим рывком сел на кровати и едва не свалился обратно от нахлынувшей слабости. Голова закружилась. Чтобы не показать этого, начал массировать кисти рук. Припомнил советы Шамана, расслабился, представил огненный шар в области живота, мысленно послал от этого шара струйки огня по артериям и венам. Стало легче. Тогда он слез с лежака, не обращая внимания на то, что раздет. Покачался с пятки на носок, встряхнул кистями рук. Плечи болели, болел бок, ныла спина, дергали сосудики в висках, отзывались колючками боли толчки крови в коленях. По-видимому, его и в самом деле крепко били, хотя он и не помнил, когда и кто.
Наблюдавший за ним Резун усмехнулся:
– Хорош, хорош, прямо Аполлон… отделанный. Ну, давай, покажи класс старику.
Максим прыгнул без подготовки, группируясь уже в прыжке, но Лев Резун, бывший инструктор спецназа, оказался быстрее. Удара Максим не увидел, лишь внезапно потемнело в глазах. Упал он, однако, не грудой костей и мышц, а упругим мячиком, откатился к стене, вскочил, прикрывая горло рукой.
Зрение восстановилось.
Противник стоял в двух метрах от него с опущенными вдоль туловища руками, будто это не он встретил только что атаку и отбил ее. Губы кривятся в полупрезрительной усмешке. В глазах прежняя пустот а и равнодушие.
– Попробуй еще.
Максим мотнул головой,
Брови противника взлетели на лоб, в глазах появилась легкая тень недоумения.
В то же мгновение Максим кинул тело вперед по зигзагу, «качнул маятник», отвлекая внимание Змея, и на этот раз достал его! Отбил выпад левой руки, поднырнул под правую, ударил!
Резун с тихим изумленным воплем отлетел к окну, схватившись за челюсть.
Максим скользнул к нему «крабом», поймал движение руки и корпуса, ударил вразрез.
Резун кубарем укатился в угол палаты, влепился боком в нижние браслеты, заворочался на полу, не сразу приходя в себя.
Максим хотел добить его, зная, что сентиментальность к добру в таких случаях не приводит, но упустил из виду стоящего сзади санитара и поплатился за это. Почувствовав угрозу, начал поворот… и не закончил, провалившись в темный колодец беспамятства.
Очнулся от боли в затылке, потом в руке: кто-то наступил ему на кисть, захрустели пальцы. Однако он не издал ни звука, не сделал ни одного движения, лежа безвольной тушей, из которой вынули все кости.
Восстановился слух.
– …не приказывал! – донесся недовольный голос Резуна. – Ты же ему башку проломил!
– Он мог вас убить.
– Не мог! Я просто играл с ним, отвлекся… Зови полковника.
Затопали тяжелые ботинки, открылась и закрылась дверь.
– Скотина! – проворчал Змей. – Чуть мне челюсть не сломал! Неплохо дерешься, майор.
Максим не ответил, собирая силы для атаки. Пульсирующая боль в затылке была столь острой, что хотелось кричать, по-видимому, санитар действительно пробил голову рукоятью пистолета, по шее на щеку и на плечо стекала горячая струйка – кровь, но он все же стоически выдержал эту боль, притворяясь лежащим без сознания.
Его толкнули носком туфли в колено, в плечо – он не пошевелился.
– Твою мать! – выругался Резун. – Если ты загнешься, полковник с меня шкуру сдерет. Вставай, майор!
Максима перевернули на спину, кто-то приставил пальцы к шее, нащупывая пульс. Он открыл глаза и безошибочно нанес удар по ушам склонившегося над ним Змея. Тот с воплем отскочил, хватаясь за голову.
Вскочил и Максим разгибом вперед, метнулся к противнику, сделал отвлекающий маневр – руку вверх и в сторону, пальцы сжаты, удар назывался «гюрза». Резун инстинктивно защитился, и Максим нанес удар снизу наружной стороной стопы в низ живота. Порученец Пищелко вскрикнул, отлетая к кровати, осел на пол, держась за живот с выпученными глазами и открытым ртом.
Сзади открылась дверь.
Максим ударил ногой назад, не глядя, попал.
Сдавленный вопль. Кто-то шумно свалился на пол.
Максим оглянулся.
Удар достался не санитару, а полковнику Эрнсту, возившемуся теперь на полу с изумленным видом.
Бежать! – мелькнула мысль. Воспользоваться случаем и бежать! Другого шанса не будет!
Но реализовать мысль не удалось.
На пороге возник здоровяк-санитар и направил дуло пистолета в грудь Разину. Он не сказал ни слова, но пистолет, кажущийся игрушкой в его руке, не дрожал, а в глазах дымилась такая неколебимая, непробиваемая, тупая, собачья преданность хозяин у, что не приходилось сомневаться – выстрелит! А достать его в прыжке Максим не мог, не позволяло отсутствие маневра, да и силы были уже на исходе.