Кобра
Шрифт:
Кроме стука ножей по тарелкам, в комнате слышался лишь шорох дождя. Когда Клер закончила есть, она принялась водить вилкой на тарелке, рисуя узор из остатков желтка.
– Это пулевое ранение у Вас на плече?
– Финка.
– Выглядит свежим.
– Шесть месяцев, – Малчек размешал сливки в третьей чашке кофе.
– А другой шрам?
– Какой другой? – он, казалось, был искренне удивлен.
– На боку. Вот здесь.
Когда Клер показывала, ее пальцы коснулись его кожи, и он резко отдернулся.
–
Она смутилась от нечаянного прикосновения. Его бок был теплым, как у кошки.
– А-а, этот? Этот старый. Из винтовки, во Вьетнаме. Я не знал, что его еще видно.
– А Вы счастливчик, да? Очень везучий.
– Почему Вы так решили?
Он развернулся к ней, и от внезапной резкости его голоса ей стало жарко. Соскользнув со стула, она взяла тарелки и отошла к раковине.
– Вы выжили. Два небольших шрама, а через какие испытания Вы прошли? Сколько атак пережили?
Он склонился над кофе, легкий пар завивался вокруг него.
– Не везучий, а осторожный. Дважды был недостаточно осторожен. – Он резко оттолкнул кружку и встал. – Пожалуй, было бы слишком напыщенно сказать, что настоящих шрамов не видно.
Она продолжала мыть посуду – вилки и ножи брякали друг о друга.
– Так Вы это говорите?
– Черт, нет! Я иду одеваться.
Малчек вышел, а Клер мыла – в который раз! – одну и ту же тарелку. Дверь в кухню приоткрылась, и заглянувший в нее Малчек произнес:
– Кстати, спасибо за завтрак.
Клер поймала себя на том, что все еще кивает в знак признательности, хотя дверь за Малчеком уже захлопнулась.
Вернувшись в свою комнату, Малчек встал спиной к зеркалу и оглядел себя, рукой слегка касаясь шрама вдоль ребер. Прикосновение собственных пальцев не вызвало защитной реакции, а всего лишь воспоминания и сухую усмешку.
Его всегда называли везучим. Повезло, что хватало ума учиться на одни пятерки. Повезло, что было достаточно координации, чтобы бегать кроссы и играть в теннис. Повезло, что от него ожидали легкого успеха в жизни.
Ожидания окружающих. Как раз из-за них ему и захотелось в свое время бросить университет. Казалось, все вокруг хотели распланировать его жизнь. Он стал угрюмым, недовольным, диким.
Но ни одна из его собственных идей не оказалась лучше.
Суровым голосом его отец выговаривал своему младшему сыну, своей самой большой надежде, своему самому горькому разочарованию:
«Если будешь продолжать как начал, Майк, через год окажешься в тюрьме. Зачем тебе это надо? Ты не хочешь возвращаться в университет. Хорошо. Я ставлю тебя перед выбором. Или ты пойдешь в армию и выучишься там дисциплине или уйдешь из этого дома и никогда не вернешься. Мне больно это говорить, сынок. Но я говорю».
Древнее, как мир, разрешение проблемы блудного сына. Это было бы карикатурно, если бы не звучало так
Он уже пробовал оружие – мелкие преступления, наркотики и все другие ловушки агрессивного подросткового бунта. Но он не смог сделать тот последний шаг. Он не мог перестать любить своего отца, не мог отрицать своего восхищения его железной волей, которая удерживала слезы старика и не давала сорваться голосу.
И – Бог в помощь – он выбрал армию. А лучше бы тюрьму. Может быть, в тюрьме он бы не изучил искусство убивать.
Заступив вечером на дежурство, Малчек разозлился, увидев, что вокруг снова образовался полный беспорядок. Два новых детектива, отсидевшие дневную вахту, оказались еще хуже предыдущих.
Малчек не был по природе одержимым чистюлей, даже далек от этого, но почему-то открывающийся вид расползающихся кип журналов, переполненных пепельниц, передвинутой мебели и запутанных в шнурах штор очень его раздражал. Большую часть прошлой ночи он провел, наводя порядок, частью – чтобы не заснуть, частью – потому что не мог заставить себя остановиться. Теперь вокруг опять царил полный разгром.
Вошел Гроган, отряхивая влагу с плаща.
– Туман еще гуще станет, я его по запаху чувствую.
– Замечательно, – тяжело сказал Малчек, проходя мимо двух женщин-полицейских, беседующих в прихожей: одна уходила, другая только что пришла.
Он тихонько постучал в дверь спальни и открыл ее. Лампа у кровати была включена, но Клер отложила раскрытую книгу.
– Все в порядке? – он взглянул на нее, потом на окно, чтобы убедиться, что оно захлопнуто и шторы задвинуты.
Клер была одета в старомодную ночную рубашку: с длинными рукавами, высоким воротничком, пуговицами и пеной кружев вокруг шеи. Ее волосы блестели в свете лампы, несколько разлетевшихся прядей выделялись на спинке кровати как темные паутинки. Она выглядела не старше двенадцати.
– Да, спасибо. Я приняла одну из тех таблеток, что оставил мне доктор. Ко мне возвращаются силы, так что завтра сможем снова начать ссориться. Вам здесь слишком много позволяется. У меня был долгий разговор с доктором Боннерманом и Вас разобрали по косточкам.
– А я ничего не почувствовал, – усмехнулся Малчек.
– Об этом тоже упоминалось, – Клер посмотрела на него насмешливым взглядом, и его улыбка исчезла.
– Вы мне больше нравились, когда болели, – коротко сказал он и закрыл дверь раньше, чем она смогла ответить.